Иван Тургенев. Жизнь и любовь - Полина Ребенина

подпирается бревнами завалившийся сарай. Бывают примеры, что такие подпертые сараи стоят весьма долго и даже годятся на разные употребления».

* * *

В эти трудные времена Тургенева спасало и поддерживало общение с русскими друзьями. А.В. Дружинин писал ему из Петербурга: «Милейший и дорогой наш патриарх, целую Вас тысячекратно и благодарю Вас за все милые сведения и добрые слова, находящиеся в письме Вашем… Вы только приблизительно знаете о том, как Вы нам дороги, оно всегда сказывается в отсутствии лучше, чем в присутствии. Последнее Ваше письмо имело какой-то грустный оттенок… Хандрите ли Вы, пузырь ли у Вас болит, или, что вернее, бродячая жизнь с ее треволнениями Вам уже не по сердцу? В таком случае приезжайте скорее. Трудно рассказать, как здесь будете Вы полезны и сколько отличной деятельности себе найдете. Несмотря на некоторую цензурную реакцию, общее сочувствие к литературе принимает огромные размеры, поминутно в наш круг набиваются разные сильные и преполезные лица, а мы, по занятиям и крутости нрава, большей частию от них отворачиваемся. Возьмем, например, дело о Литературном фонде, которое должно связать весь наш артистический круг, дать ему целостное значение и соприкосновение со всеми сторонами света – теперь оно спит, по моей суровости и тугости на знакомства. Как бы Вы могли популяризировать и отлично повести это важное предприятие! Со всех сторон много ласковости, готовности, сочувствия, но нет у нас отличного по добродушию, всеми любимого и немного праздношатающегося литератора, который бы двинул его своими хлопотами и своим любезным словом».

Друзья писателя один за другим едут в Европу, чтобы поддержать Тургенева. Осень и зиму 1856 года Некрасов провел в Риме вместе с А.Я. Панаевой в надежде поправить свое расстроенное здоровье. С Тургеневым он поддерживал постоянную дружескую переписку. Из Рима Некрасов прислал Тургеневу на суд отрывки из поэмы «Несчастные», над которой упорно работал, вдохновляясь одобрительными отзывами друга. В феврале 1857 года Некрасов сам приехал в Париж и остановился у Тургенева. Иван Сергеевич, как мог, пытался развлечь Некрасова, показывал ему город, водил «по гульбищам и ресторанам». «Я теперь живу с Некрасовым, – сообщал Тургенев в Россию. – Здоровье его, кажется, поправилось – хотя он хандрит и киснет сильно. Он кое-что сделал, но слухи, до него дошедшие об участи его стихотворений, несколько приостановили его деятельность. Впрочем, он успокаивается понемногу».

Некрасов отлично понимал «безумную» связь Тургенева с Полиной Виардо и советовал воспользоваться размолвкой, чтобы расстаться. Но Тургенев отвечал с грустной улыбкой: «Я и теперь, через 15 лет, так люблю эту женщину, что готов по её приказанию плясать на крыше, нагишом, выкрашенный желтой краской!» Прощаясь с Тургеневым в Берлине, Некрасов очень просил друга возвращаться в Россию как можно скорее и взять в свои руки журнал «Современник». Тургенев отвечал на это, как всегда, уклончиво: «Не знаю, право, насколько мне удастся помочь Вам. Выдохся я или еще не выдохся – но очень туго закупорился – что на одно и то же сбивается».

Лев Толстой навестил Тургенева в Париже в феврале 1857 года и застал его вдвоем с Некрасовым: «Оба они блуждают в каком-то мраке, грустят и жалуются на жизнь». На другой день Николай Некрасов уехал в Рим к Авдотье Панаевой, а Тургенев, как парижский старожил, решил познакомить Льва Николаевича Толстого с местными достопримечательностями и с удовлетворением отмечал, как его собрат по ремеслу с интересом глядит на все вокруг, «помалчивая и расширяя глаза». «Я радуюсь, глядя на него, – сообщал Тургенев друзьям, – это, говоря по совести, единственная надежда нашей литературы». Вместе с Толстым он совершил небольшую поездку в Дижон, чтобы переменить воздух; парижский воздух по предположению врачей был вреден для его невралгии. Стояли холода, в промерзлой гостинице они сидели у камина. Толстой работал над повестью «Альберт», исписывая одну за другой чистые страницы, а Тургенев радовался, глядя на его вдохновенное лицо. Он сам из Дижона писал Анненкову: «Я здесь намерен пробыть неделю, там опять на три недели в это место пытки, называемое Парижем, – а там в Лондон – и домой».

Позднее опять признается Анненкову 4 марта 1857: «Да, любезнейший П<авел> В<асильевич> – тяжелую я провел зиму, такую тяжелую, что, кажется, в мои лета уж и не след бы. Ну – к черту хныканье! Мне подарила M-me Viardot бронзового медведя, который, лежа на спине, чешет себе брюхо. Мне этот медведь вдвойне дорог – во-первых, потому, что он подарен мне единственной женщиной, которую я любил и вечно любить буду, а во-вторых потому, что он, по странной игре случая, как две капли воды похож на Вас».

А в апреле 1857 года, уезжая из Парижа, Толстой зашел к Тургеневу проститься и записал в своем дневнике: «Заехал к Тургеневу. Прощаясь с ним, я, уйдя от него, плакал о чем-то. Я его очень люблю. Он делает из меня другого человека». «Несчастная его связь с госпожой Виардо и его дочь задерживают его в Париже. Климат здешний ему вреден, и он жалок ужасно. Никогда не думал, что он способен так сильно любить», – сокрушался о судьбе друга Толстой.

Однако если один день Толстой жалел Тургенева, то назавтра – жестоко осуждал его. Он по давней привычке тщательно записывал эти перепады в настроении в своем личном дневнике: «Обедал с Тургеневым и было легко… он просто тщеславен и мелок» (17 февраля 1857 года). «Сидел с Тургеневым часа три приятно» (20 февраля 1857 года). «И опять вечер славно провел у Тургенева за бутылкой вина и камином» (21 февраля 1857 года). «Тургенев ни во что не верит, вот его беда, не любит, а любит любить» (25 февраля 1857 года). «За обедом сказал ему, чего он не думал, что я считаю его выше себя» (26 февраля 1857 года). «Тургенев скучен. Увы! Он никого никогда не любил» (1 марта 1857 года). «Зашел к Тургеневу. Он дурной человек, по холодности и бесполезности, но очень художественно-умный и никому не вредящий» (4 марта 1857 года). «Зашел к Тургеневу. Нет, я бегаю от него. Довольно я отдал дань его заслугам и забегал со всех сторон, чтобы сойтись с ним, но это невозможно» (5 марта 1857 года). «В 5 зашел Тургенев, как будто виноватый; что делать, я уважаю, ценю, даже, пожалуй, люблю его, но симпатии к нему нету, и это взаимно» (7 марта 1857 года). «Пошел к Тургеневу. Он уже не говорит, а болтает; не верит в ум, в людей, ни во что» (25 марта 1857 года). И