Лабинцы. Побег из красной России. Последний этап Белой борьбы Кубанского Казачьего Войска - Федор Иванович Елисеев

рано. По мирному времени я был бы только старшим сотником и 6 августа сего года, по выслуге лет, произведен в подъесаулы, в самый красивый чин – с четырьмя звездочками на погонах. К тому же – ну зачем мне теперь чин генерала в горах, в лесах, в голоде и без территории! Да и душа еще хочет резвиться. И если полковнику многое недопустимо, то генералу совсем уже будет нельзя позволять многое.

Раннее производство в высокие чины без стажа не полезно воинскому делу.

Учащаяся молодежь. Произвол

С полком, в лесу, занимаю позицию. Нас с красными разделяет поляна с пролеском. Противника мы не видим. Он пассивен.

3-я Кубанская казачья дивизия генерала Бабиева была снята и отправлена в Туапсе.

Наш 2-й Кубанский конный корпус генерала Науменко разрознен, так как 4-я Кубанская казачья дивизия генерала Хоранова переброшена также в Туапсе и Кавказской, довольно сильной и стойкой, бригадой занимает позиции на ближайших возвышенностях севернее Туапсе.

Штаб корпуса там же. А меж нашими дивизиями корпуса все пространство забито войсками, обозами, беженцами из Майкопа. Наша дивизия предоставлена самой себе. «А может быть, оставлена в арьергарде, как самая стойкая?» – думал я.

Главную позицию занимают пластуны, прибывшие с Войсковым Атаманом из Екатеринодара. Встречаюсь с сотней учащейся молодежи. Их, кажется, целый батальон. С интересом рассматриваю их на биваке. Все одеты в английское обмундирование – новое и добротое. Они сняли свои громоздкие ботинки на гвоздях – «танки», как их называли в Добровольческой армии, и по-солдатски сушат на солнце свои «онучи».

Вглядываюсь в их лица. Лица молодые, интеллигентные, не тронутые бритвой и – уставшие, бледные, грустные. Видна их физическая незрелость и непривычка к суровой походно-боевой жизни, которая выбила их силы.

Весь младший командный состав – казаки-урядники. Они немного грубоваты в обращении с ними, хотя и хотят быть вежливыми, но строевое грубое слово старых службистов-урядников так не подходит к этим славным юношам.

Конечно, все они выступили в поход добровольно. И перенесут всю горечь капитуляции Кубанской армии, как и преследование от красных за этот поход.

Узнаю, что командир одной из сотен – сотник Федор Прохода. Нахожу его и обнимаю старого друга, «вольняка» 5-й сотни 1-го Екатеринодарского полка, тогда уважаемого всеми нами за его солидность, ум, корректность, доброту и дивное пение казачьих песен черноморских. Он не выдержал со мной экзамен в Оренбургское училище и вернулся в свой полк. Не виделись с ним 10 лет. Но он словно и не рад встрече. Он грустен. Он устал. Молодежью он доволен. Они послушны, но мало обучены. И они очень устали, почти выбились из сил в походе по грязи, по горам, по долам, по лесам. Но их батальон опять выступает куда-то. И мы расстались с Федей Прохода вновь и навсегда. Больше я его не встретил.

«Положение на фронте Туапсинской группы не было тяжелым, но продовольственный вопрос был в катастрофическом положении. 18 марта, на Туапсинский рейд, пришел из Крыма первый транспорт «Хоракс» с продовольствием и огнестрельными припасами. Он привез 30 тысяч пудов ячменя, пшеницы, рожь и муку. Прибытие этого продовольствия лишь частично удовлетворило нужды войск», – так написал генерал Науменко в 1924 году и повторил в своих сборниках в 1962 году.

Полки получили почтограммы – прислать в Туапсе офицеров-приемщиков с указанием боевого состава частей. Это была неожиданная радость, во-первых – что нас не забыли в Крыму, а во-вторых – мы получим так необходимое продовольствие для людей и зерновой фураж для лошадей.

От 1-го Лабинского полка немедленно был командирован офицер с несколькими казаками, чтобы получить свою долю на фронт, родному полку, который стоит впереди и сторожит с востока Гойтхский перевал.

Я вначале не понял своего офицера-приемщика, когда он смущенно доложил, что «муку он привез, а зерно отобрал в дороге генерал Бабиев для своего конвоя».

– Как отобрал? – с глазами, налитыми холодным стеклом злости, спрашиваю его резко.

Офицер продолжает доклад-оправдание: «Едем мы по улице уже в конце Туапсе, на крыльце одного дома стоит генерал Бабиев и спрашивает:

– Какого полка?

– 1-го Лабинского, – отвечаю.

– Что везете?

– Муку и зерно для полка.

– Ну, муку везите, а зерно заворачивайте сюда, – командует генерал.

Я вначале думал, что генерал шутит, и, не останавливаясь, еду дальше, а он уже кричит мне:

– Стой!.. Не слышишь приказания, что ли?

И сам командует ездовым казакам:

– Заворачивайте сюда!.. Ко мне во двор!

Я докладываю генералу, что это «наряд для полка, его ждут голодные на фронте!». Но куда там!

– Не разговаривать много! – кричит он и добавляет: – Полком командует полковник Елисеев, ну и хорошо, мы с ним приятели и помиримся. Там он все же чего-нибудь да достанет, а тут – ничего нет!

Забрал фураж и отпустил меня только с мукой», – смущенно закончил офицер-приемщик.

Не буду писать о возмущении командиров сотен и обоих моих помощников Булавинова и Ткаченко, которые, кстати сказать, недолюбливали своего сверстника Колю Бабиева. О своем возмущении писать тоже не буду. Кто командовал хотя бы сотней на фронте, в голоде и холоде, тому мои чувства должны быть понятны.

Немедленно посылаю телефонограмму генералу Науменко в Туапсе в таких выражениях, которые сдерживались в своем негодовании только воинской дисциплиной. Свое негодование закончил тем, что выразил удивление – как мой офицер не открыл огонь по захватчику, а в следующий раз я буду назначать взвод казаков с определенным указанием «стрелять», беря всю ответственность на себя. Тут же указал, что генерал Бабиев держит у себя две сотни – отдельный дивизион Лабинцев Козликина, принадлежащий целиком Лабинской бригаде.

Генерал Бабиев не был подчинен генералу Науменко, но я отлично знал, что они дружны между собой и Науменко легко может повлиять на властного Бабиева.

Не помню – или при следующей встрече, или по телефону – генерал Науменко так ответил мне:

– Коля горяч, но неплохой человек. Он так любит свои части. И ведь зерно он взял тоже для казаков, и, к несчастью, уже его «потратил», вернуть не может. Но обещает в следующий раз этого не делать. И в этом дал мне слово. А насчет дивизиона Козликина – Вы правы. И он согласился вернуть его полкам, когда они встретятся с дивизией Бабиева.

Я немного «отошел» от злости, так как Науменко всегда очень учтиво разговаривал со мной. 1-й Лабинский полк был ведь боевой силой всего его корпуса!

Гайдамаки. Отряд генерала Закладного

– Елисеев!.. Вы слышали, что у нас в Кубанской армии есть теперь Гайдамацкая дивизия? –