“…я прожил жизнь”. Письма. 1920–1950 гг. - Андрей Платонович Платонов

[154] М. А. и П. А. Платоновым

11 июня 1931 г. Москва

11/vi. 6 ч<асов> веч<ера>.

Дорогая Муся, дорогой Тотик!

Как вы там устроились, я все время беспокоюсь, а вы пишете мало. Что же, Тотик, обещал мне присылать открытки, а сам не присылаешь ничего. Ишь ты, лодырь какой! Наверно, ржешь там как жеребчик, а я сиди тут и мучайся за тебя. Пиши мне каждый день обязательно. Муся, опиши мне всю обстановку, стол и проч<ее>. Мое положение пока без перемен.

Целую обоих. Андрей.

Печатается по первой публикации: Архив. С. 500. Почтовая карточка. Публикация Н. Корниенко.

[155] В редакции “Литературной газеты” и “Правды”

14 июня 1931 г. Москва

В РЕДАКЦИЮ “ЛИТЕРАТУРНОЙ ГАЗЕТЫ”

И В “ПРАВДУ”.

Просьба поместить следующее письмо. (Предыдущее на ту же тему прошу считать недействительным, ввиду ряда ошибочных формулировок[549], допущенных автором по субъективным причинам.)*

Я считаю глубоко ошибочной свою прошлую литературно-художественную деятельность. В результате воздействия на меня социалистической действительности, собственных усилий навстречу этой действительности и пролетарской критики я пришел к убеждению, что моя работа, несмотря на положительные субъективные намерения, объективно приносит вред. Противоречие – между намерением и деятельностью автора – явилось в результате того, что автор ложно считал себя носителем пролетарского мировоззрения, – тогда как это мировоззрение ему предстоит еще завоевать.

Это убеждение явилось во мне не сразу, а началось еще с прошлого года, но лишь теперь вылилось в форму катастрофы, благодетельной для моей будущей работы. (“Впрок” написан более года тому назад, что не может, конечно, служить каким-либо оправданием.)

Кроме указанных обстоятельств, я почувствовал также, что мои усилия уже не дают больше художественных предметов, а дают пошлость, вследствие отсутствия пролетарского мировоззрения.

Классовая борьба, напряженная забота пролетариата о социализме, освещающая, ведущая сила партии, – всё это не находило во мне тех художественных впечатлений, которых эти явления заслуживают. Кроме того, я не понимал, что начавшийся социализм требовал от меня не только изображения, но и некоторого идеологического опережения действительности – специфической особенности пролетарской литературы, делающей ее помощницей партии.

Я не мог бы написать этого письма, если бы не чувствовал в себе силу начать всё сначала и если бы не имел энергии изменить в пролетарскую сторону свое творчество – самым решительным образом. Главной же моей заботой является теперь не продолжение литературной работы ради ее собственной “прелести”, а создание таких произведений, которые бы с избытком перекрыли тот вред, который был принесен автором в прошлом.

Разумеется – настоящее письмо не есть искупление моих заблуждений, а лишь гарантия их искупить и разъяснение читателю, как нужно относиться к прошлым моим сочинениям.

Кроме того, каждому критику, который будет заниматься произведениями Платонова, рекомендуется иметь в виду это письмо.

14 июня 1931 г. Андрей Платонов.

* Фразу в скобках печатать не следует.

Впервые: Русская литература. 1990. № 1. С. 230–231. Публикация В. Перхина.

Печатается по машинописи с авторской правкой: Архив РАН. Ф. 520. Оп. 2. Ед. хр. 294. Л. 3.

[156] И. Мартынову

14 июля 1931 г. Москва

Москва, Пушечная ул., д. № 3 (или 5). Сельколхозгиз, агитмассовый отдел[550], 3-й этаж, Тов. Мартынову.

Тов.! Посылаю вам рукопись очерка[551], котор<ый> я обязан сдать по договору к 10/vii, но задержал по технич<еским>, внешн<им> причинам; рукопись у меня была готова 8/vii. Если что в рукописи плохо, неверно, то выправьте сами и сделайте улучшения.

С приветом, Андр. Платонов.

14/vii 31.

Печатается по автографу: ИМЛИ. Ф. 629. Оп. 4. Ед. хр. 3. Л. 1.

Мартынов Иван – редактор агитмассового отдела Сельколхозгиза. В июне – июле 1931 г. участвовал в писательской поездке на Северный Кавказ. Несколько его очерков вышли в коллективных сборниках 1931 г.: “Героика будней: очерки о людях социалистических полей”, “На обновленной почве: очерки о героях и ударниках”. В 1932 г. Сельколхозгиз издал очерки Мартынова отдельной книгой “Ковбои на Маныче”, в которой освещались актуальные вопросы коневодства. С 20 июня по 5 июля по постановлению крайисполкома по Северному Кавказу был проведен колхозный поход за социалистическую реконструкцию животноводства (см.: В поход за социалистическую реконструкцию животноводства // На стройке социалистического животноводства. Ростов-на-Дону. 1931. № 5. С. 1). В записной книжке Платонова сохранились записи 1931 г., посвященные различным проблемам коневодства (см.: Записные книжки. С. 88–93).

[157] А. М. Горькому

24 июля 1931 г. Москва

Глубокоуважаемый Алексей Максимович!

Вы знаете, что моя повесть “Впрок”, напечатанная в № 3 “Красной нови”, получила в “Правде”[552], “Известиях”[553] и в ряде журналов[554] крайне суровую оценку.

Это письмо я Вам пишу не для того, чтобы жаловаться, – мне жаловаться не на что. Я хочу вам лишь сказать, как человеку, мнение которого мне дорого, как писателю, который дает решающую, конечную оценку всем литературным событиям в нашей стране[555], – я хочу сказать вам, что я не классовый враг, и сколько бы я ни выстрадал в результате своих ошибок, вроде “Впрока”, я классовым врагом стать не могу и довести меня до этого состояния нельзя, потому что рабочий класс это моя родина и мое будущее связано с пролетариатом. Я говорю это не ради самозащиты, не ради маскировки, – дело действительно обстоит так. Это правда еще и потому, что быть отвергнутым своим классом и быть внутренне все же с ним – это гораздо более мучительно, чем сознать себя чуждым всему, опустить голову и отойти в сторону.

Мне сейчас никто не верит, – я сам заслужил такое недоверие. Но я очень хотел бы, чтобы вы мне поверили; поверили лишь в единственное положение: я не классовый враг.

“Впрок” я писал более года назад – в течение 10–12 дней[556]. Отсюда его отрицательные качества технического порядка. Идеологическая же вредность, самое существо дела, произошла не по субъективным причинам.

Но этим я не снимаю с себя ответственности и сам теперь признаю, после опубликования критических статей, что моя повесть принесла вред. Мои же намерения остались ни при чем: хорошие намерения, как известно, иногда лежат в основании самых гадких вещей[557]. Ответственности за “Впрок”, повторяю, я с себя не снимаю, – это значит, что я должен всею своей будущей литературной работой уничтожить, перекрыть весь вред, который я принес, написав “Впрок”.

Лично для вас, Алексей Максимович, я должен сообщить следующее. Много раз в печати[558] упоминали, что я настолько хитрый, что сумел обмануть нескольких простых, доверчивых людей. Вам я должен сообщить: эти “несколько” равны