Екатерина Мещерская - Китти. Мемуарная проза княжны Мещерской

Что было со мной, когда я услышала такое обвинение моей сестренке, выросшей со мной вместе, преданной мне, — трудно описать.

— Вовка, — сказала я, — умоляю тебя, только не лги! Я готова поверить в то, что ты сначала увлекся, потом полюбил меня, потом, видя все наше окружение на Поварской, мамину к тебе неприязнь, мою нерешительность, мое нежелание выйти за тебя замуж, ты разозлился, обезумел и, может быть, даже возненавидел меня, и именно в тот миг и решился сделать это нам назло.

— Что ты! Что ты! — Владимир стал страшно сердиться. — Разреши мне прийти на Поварскую и при тебе, твоей матери и Вальке подтвердить все мною сейчас сказанное. — И Владимир страшно стал сердиться и вступил со мной в самый жаркий спор, в течение которого он становился мне все более и более неприятен.

Мне легче было бы услышать от него признание его вины и раскаяние, нежели такое настойчивое отпирательство; мы не могли с ним ни до чего договориться. Чем сильнее он горячился, тем более становился неприятен мне. Наконец он объявил, что я должна дать ему клятву в том, что если он меня позовет, то я должна буду прийти.

Я дала ему эту клятву, так как он сказал, что воспользуется ею только один раз. Я не могла ему отказать… Он имеет надо мной необъяснимую власть.

И вот я опять дома. Я рассказала маме и Вале все, что было между нами сказано. Я не пропустила ни одной подробности.

— Он сошел с ума, — спокойно и серьезно сказала Валя. — Мне даже смешно перед вами оправдываться. Ему надо не жениться, а садиться в сумасшедший дом.

— Но почему вы не хотите, чтобы он в последний раз пришел сюда к нам? Почему не хотите выслушать его оправдания?

— Никогда! — закричала мама. — Разве ты не видишь, какой черной клеветой он вздумал теперь клеймить бедную, ни в чем не повинную Валюшку? Я уверена, что за это время он еще что-нибудь придумает. К тому же наши комнаты еще числятся за ним. Он придет и не уйдет. Он начнет здесь публичный скандал, который даст Алексееву пищу для новых против нас обвинений и доносов. Может быть, он даже войдет с ним в союзничество против нас…

— Но, мама…

— Замолчи, — перебила меня мать, — замолчи и не смей больше говорить о нем! Обокрал, сделал свое черное дело — и прекрасно! Пусть оставит нас теперь в покое, никаких свиданий и очных ставок! Пойми, это унизительно для нас — встать на одну доску с вором!..

Мама вся кипела, и я достаточно хорошо ее знала, чтобы понять, что Владимир для нее больше не существует и что она согласна потерять еще столько же, лишь бы больше его никогда не увидеть.

А я?.. Я чувствовала, что голова моя лопается. Мне начинало казаться, что злосчастная шкатулка испарилась в воздухе. Но ведь чудес не бывает… Только они двое имели ключи и оставались без нас в наших комнатах. Знаю одно: с Валюшкой я выросла; когда я, болея дифтеритом, была при смерти, она пила из моего стакана для того, чтобы заразиться, и говорила, что не будет жить без меня; она — моя сестренка, она любит меня и беспредельно мне предана, я верю ей… Значит, он…

Е. П. Мещерская — Н. В. Львову

Николай Владимирович! Почему так редко к нам заходите? Прошу, не обращайте внимания на Китти, не сердитесь на нее. Нас издергал этот негодяй, он не хочет оставить нас в покое. Теперь он в своих атаках на нас использует своих поклонниц. Вчера в нашей передней раздался звонок и вошла очаровательная голубоглазая девушка, хорошего тона, скромно и прилично одетая. Она попросила вызвать Китти, и я, ничего не предполагая, позвала ее. И представьте, как только Китти вышла к ней, эта девушка вынула из сумочки и передала ей письмо с ненавистным для меня почерком!

Знаете ли Вы, что каждое его письмо — отрава для Китти, она заболевает и ходит сама не своя?! Приходите, посоветуемся.

Е. П. Мещерская.

Юдин — Китти

Милый Котик! Шлю тебе письмо с Верой Головиной. У меня нет другого пути. Я не могу довериться уличным посыльным, а мне надо, чтобы это письмо попало верно тебе в руки. Мне надо очень многое тебе сказать (не о нас). Сначала я хотел написать тебе об этом, но, исписав восемь листов, увидел, что это напрасный труд. Ясно и точно можно только рассказать.

Поэтому прошу тебя о встрече. Где и когда — все равно, но лучше у меня и, если можешь, сегодня. Верь, зову тебя только для этой исповеди, впрочем, ты знаешь, что твоей доверчивостью я никогда не воспользовался. Если только действительно искренни были твои слова, что ты готова меня спасти, то сделай это. Прошу.

Вот и все, мой милый, горячо любимый Котюленька.

Черкни мне, получила ли? И когда увижу?

Твой Володя.

Дневник Китти

Он, безусловно, не в своем уме: вызвал меня к себе каким-то таинственным письмом, и, когда я пришла, он начал с того, что у него была… Валя. Она якобы пришла неожиданно и застала его дома. Она смеялась тому, что он передал нам ее давний с ним разговор, сказав: «Ведь вы для них теперь самый последний человек, и они ни одному вашему слову не поверят». Она хохотала, вспоминая ему свое пророчество о том, что мы вышвырнем его на улицу за все то доброе, что он нам сделал, за его хлопоты и защиту.

— Ты не веришь большой моей любви, — сказал он. — Я знаю, что, если вера убита, ее невозможно возродить, так же как и любовь. Я бессилен убедить тебя в том, что не я украл вашу шкатулку с драгоценностями. Ты веришь Вальке, а не мне. Она же говорит, что вы обе лжете и, чтобы от меня отделаться, выдумали эту мнимую кражу. И вот теперь я ухожу из твоей жизни, но мне страшно, что около тебя остается эта змея, которая так искусно прячет свое жало в притворной глупости и лживой преданности. Ты ей так веришь… Я боюсь, что она, имеющая темные, предосудительные знакомства, действительно подберет себе партнеров и дочиста вас ограбит, а эти друзья, может быть, еще и прирежут вас. Я тебе говорю: Валька — твой враг, это подлое, грязное животное, она завидует тебе и ненавидит тебя. Я умру, но, может быть, через много лет ты увидишь змею, которую грела на своей груди.

Я больше не в силах была слушать, вскочила с дивана.

— Довольно! — вскричала я вне себя. — Ты говоришь такие вещи, точно у тебя нервное заболевание, но, поскольку эта черная клевета оскорбляет Валюшку, которую я люблю, которой я верю больше, чем тебе, которую считаю моей сестрой, я больше ни минуты не хочу здесь оставаться и выслушивать то, что оскорбляет нашу с ней дружбу.

Я почти силой вырвалась из его рук. Выскочив в дверь, сбежала по лестнице вниз и на улице жадно вдохнула вечерний воздух, очутившись в зелени Пречистенского бульвара.

Вдруг мне навстречу со скамейки поднялся какой-то мужчина. Это был Львов. Я очень удивилась и спросила: