Раиса Горбачева. Жизнь и принципы первой леди СССР - Георгий Владимирович Пряхин

я отношусь к той части интеллигенции, которая поддержала и поддерживает идеи Перестройки. Это не значит, что мы не спорили по отдельным вопросам. Спорили. И он прислушивался к моему мнению, но решения принимал всегда сам, так, как он считал нужным.

– А в бытовых вопросах?

– Я его выслушиваю, а решения принимаю сама. Кстати, в быту Михаил Сергеевич непривередлив. Вспоминаю, как часто, приходя с работы домой, находила на плите записочки вроде: «Захарик (так называет он меня в семье с юности), ты забыла посолить борщ». И все. Вообще, в еде мы неприхотливы и не гурманы. Любим просто вкусно поесть, как все на Руси: пирожки, вареники, борщ, пельмени. Ничто человеческое нам не чуждо. Не только в смысле высоких ценностей, но и в области человеческих слабостей: поесть, повеселиться, купить красивую вещь, хорошо обставить квартиру. Я в этом не вижу ничего особенного. Это естественно, но при условии: все это нужно делать на свои заработанные деньги.

– Коржаков в своей книге писал, что Вы отбирали кандидатов в президентскую охрану, руководствуясь фотографиями. Так ли это?

– Как Екатерина II гвардейцев-красавцев, что ли? А Коржакова обидело, что он не попал в их число? С генералом Коржаковым, главным охранником Бориса Николаевича, я лично не знакома. Его книгу я пролистала. Общее впечатление – политическая разборка. Самое яркое впечатление от заключительных слов: «Раньше, Борис Николаевич, мы думали, что обманываем народ ради демократии и реформ. Сегодня я понял, что это вранье нужно только Вашей семье и горстке людей, приватизировавших власть».

А что касается формирования охраны, это было делом начальника президентской охраны. С фотографиями мы знакомились после того, как был произведен набор новых охранников, и мы смотрели, чтобы запомнить своих.

– По поводу Ваших нарядов ходило много легенд. Как вырабатывался Ваш стиль? Правда ли, что впоследствии некоторые туалеты были проданы?

– Что касается туалетов, тут очень важно понять, что в те годы очень много было связано с официальной жизнью Михаила Сергеевича. А там свои правила, свои законы. По телевидению обычно показывают официальные приемы, встречи, обеды. А это предполагает по протоколу каждой страны длинные платья, перчатки, шляпы, фраки и т. д. То, что в обычной жизни не нужно. Я сама люблю брюки и свитер, юбку с жакетом и куртки. Но в тех случаях я должна была одеваться как жена главы государства. И поскольку гардероб нужно было обновлять, а покупала я все на собственные, заработанные нами деньги, я вынуждена была продавать то, что мне уже не нужно. И я сдавала вещи в комиссионный магазин.

– Где Вы предпочитали одеваться?

– Как жена главы государства я считала своим долгом носить только отечественные вещи. Это сейчас мне не важно, где покупать, а тогда я носила только отечественное. И шили мне в основном всё в Доме моды на Кузнецком мосту. Это были Татьяна Константиновна Макеева, Елена Николаевна Стерлигова, Ирина Владимировна Крутикова и мастер ателье Лидия Григорьевна Магиева. И сегодня еще раз хочется сказать им огромное спасибо.

– А когда Вы находились за границей, не для официальных приемов, для себя, где Вы предпочитали покупать вещи?

– Нигде. Я повторяю, пока я была женой главы нашего государства, я носила только отечественные вещи. Был у меня случай в 1985 году в Женеве, при первой встрече Михаила Сергеевича с Рональдом Рейганом. На ужине ко мне подошел Джордж Шульц, дернул меня за рукав и спрашивает: «Это Вы где, в Париже купили?» Я говорю: «Нет, в Москве». Шульц очень удивился. Но это его проблема…

– А в общении с женами западных лидеров Вы не обсуждали, кто где предпочитает одеваться?

– Нет, это как-то не было принято. Меня они не расспрашивали, потому что, может быть, знали, что я ношу российское. Мы говорили больше о проблемах культуры, о детях, обсуждали благотворительные и гуманитарные аспекты.

– Ходили слухи о Ваших трениях с Нэнси Рейган.

– Как-то в американской прессе распустили слухи, что у нас какие-то трения. Однако это был не более чем слух. Со всеми женщинами у меня были ровные и нормальные отношения. Хотя с некоторыми женами руководителей у меня возникли более теплые отношения. Например, с женой Кадара, с Соней Ганди, с супругой Ярузельского, с госпожой Миттеран. С большой симпатией отношусь к королеве Испании Софии.

– С избранием Михаила Сергеевича на пост главы страны Вам пришлось сильно изменить свой жизненный уклад, многие привычки. Пришлось ли отказаться от чего-то такого, о чем потом Вы жалели?

– Конечно, жизнь очень изменилась, когда Михаил Сергеевич стал Генеральным секретарем. Чрезвычайно расширился круг общения, увеличилось число контактов, возросла ответственность. Существенно сократилось время на наш личный отдых, на встречи с друзьями, на прогулки, чтение книг, на походы в театр. Жизнь стала намного напряженней. Я перестала заниматься профессиональной деятельностью. Резко сократилось время, когда мы могли быть в кругу семьи, вдвоем с Михаилом Сергеевичем. О чем я жалею? Если можно так сказать, – это потеря свободы частной жизни. Целые годы на виду под пристальным вниманием посторонних, чужих глаз. Нелегко, очень нелегко быть в окружении людей, которым ты доверяешь, а потом обнаруживаешь среди них и стукачей, и предателей.

– Что из времени президентства Горбачева вспоминается как самые приятные эпизоды, а что как самые неприятные?

– Все же судьба ко мне благосклонна. Пусть меня не все поняли, приняли, а кое-кто и сейчас несет напраслину в мой адрес, но я счастлива тем, что была вместе с Горбачевым и была не просто свидетелем, а участником тех событий, которые изменили мир и продолжают его менять. Самое же приятное – это общение с людьми и та поддержка Перестройки (Горбачев ведь очень много ездил по стране), которую мы чувствовали от миллионов людей, та надежда, которую породила Перестройка. Мы и сейчас получаем много писем, в которых люди пишут: «Михаил Сергеевич, при Вас было светло». Вот это самое приятное, что осталось с тех времен. А самое неприятное, это то, что мы пережили все вместе: Чернобыль, землетрясение в Армении, трагедии в Вильнюсе, Баку и Тбилиси. И драматические события 91-го года.

– Горбачев неоднократно говорил, что именно на Вас путч оказал сильнейшее влияние. Что же на самом деле Вы чувствовали, сидя в Форосе?

– В Форосе у меня был срыв. 72 часа мы находились в изоляции, 72 часа мы находились под арестом, 72 часа на лестнице сидели ребята с автоматами, которые сказали, что будут защищать нас до конца. Эти 72 часа