Белая масаи. Когда любовь сильнее разума - Коринна Хофманн

я. Подняв ей платье, вижу ту же картину, только сине-фиолетовая ручка показалась до плеча.

«Этот ребенок мертв, – думаю я. – Он лежит поперек; без кесарева его не извлечь». Со слезами объясняю, что не могу помочь, но, если повезет, помощь прибудет примерно через час. Я снимаю куртку и укрываю ее. Она дрожит. Боже, почему ты бросаешь нас? Что я сделала не так, что эта чертова машина всякий раз подводит меня? Я больше не понимаю этот мир. Я с трудом выдерживаю жуткие крики и в отчаянии бегу в темноту леса. Но мне удается взять себя в руки, и я возвращаюсь.

В смертельном страхе женщина требует нож. Лихорадочно соображаю, как поступить, и решаю нож ей не давать. Вдруг она поднимается и усаживается на корточки. Мы с девушкой в ужасе смотрим на нее. Задрав подол, она хватает детскую ручку и принимается тянуть и выкручивать ее до тех пор, пока на одеяло не вываливается сине-фиолетовое тельце. Женщина падает и лежит неподвижно. Сначала мне нужно взять себя в руки. Затем я осторожно заворачиваю в кангу окровавленного младенца, которому около семи месяцев. Затем снова даю женщине воды. Она вся дрожит, но ей намного легче. Я пытаюсь сполоснуть ей руки и поговорить с ней, чтобы успокоить. И тут слышу звук. Прислушавшись, понимаю, что далекий шум двигателя.

Вскоре показываются плывущие сквозь заросли огни. Вздохнув с облегчением, включаю фонарик, чтобы нас увидели. Это медицинский вездеход из больницы. Выходят трое мужчин. Я объясняю, что произошло. Они укладывают женщину на носилки и грузят в машину вместе с узелком, в котором лежит ее мертвый ребенок. Служанка хочет ехать с ними. Водитель вездехода осматривает лендровер. Повернув ключ зажигания, он сразу обнаруживает проблему. Он показывает мне болтающиеся за рулем провода. Отсоединился провод зажигания. Меньше чем за минуту неисправность устранена, и машина заводится. Вездеход поворачивает обратно в Маралал, я отправляюсь по объездной дороге домой.

До нашей хижины я добираюсь чуть живая. Как и следовало ожидать, муж хочет знать, почему я вернулась так поздно. Принимаюсь рассказывать, как все было. Его реакция приводит меня в отчаяние – я не понимаю, почему он мне не верит. Ведь не моя вина, что машина подводит меня всякий раз, когда его нет рядом! Я отправляюсь спать и не вступаю в дальнейшие дискуссии.

На следующий день плетусь на работу. Не успеваю открыть дверь, как появляется учитель и горячо благодарит за помощь. Этот лицемер даже не интересуется, как там его жена. Чуть позже приходит отец Джулиано и просит обо всем рассказать. Он сожалеет, что нам пришлось пережить те ужасные часы. Меня нисколько не утешает даже то, что он компенсирует мне поездку. Сейчас жена учителя чувствует себя хорошо – он узнал об этом по радиосвязи.

Между тем я потихоньку накапливаю стресс от работы в магазине. Вчера я почти не спала, мне снились кошмары о моей беременности. На третье утро после всех этих событий я уже настолько опустошена, что отправляю в магазин Лкетингу. Он должен работать с Анной вместо меня. Мы с матерью сидим под большим деревом возле хижины. Днем приходит ветеринар с новостями о жене учителя. Самое страшное позади, но она останется в больнице еще на несколько недель. Мы беседуем о том, что произошло, и он пытается успокоить мою совесть, говоря, что все это случилось потому, что она сама не хотела этого ребенка. Энергия ее мыслей заставила машину сломаться. Прощаясь, он интересуется, как я себя чувствую. Я говорю о слабости, которую приписываю недавнему волнению. Обеспокоенный, он предупреждает о возможной малярии. У меня желтоватые белки глаз.

В страхе за ребенка

Вечером мы забиваем овцу. Баранину я здесь еще не ела; очень любопытно попробовать. Мать варит мясо. Мы пьем из чашек жирный, безвкусный бульон. Мать говорит, что это очень хорошая еда для беременных – помогает набраться сил. Очевидно, не надо было пить много этого бульона: ночью начинается диарея. Бужу Лкетингу, чтобы помог открыть калитку в колючие заросли. Я не успеваю отбежать дальше двадцати метров. Понос, кажется, никогда не прекратится. Потом плетусь назад к хижине. Лкетинга выражает искреннее беспокойство обо мне и нашем ребенке.

С утра никаких изменений, плюс тошнота. Несмотря на сильную жару, я вся дрожу. Теперь я сама вижу свои желтые глаза и отправляю Лкетингу к миссионерам. Я волнуюсь за ребенка, потому что уверена: это снова начинается малярия. Не проходит и десяти минут, как я слышу звук машины отца Джулиано у нас на участке. Войдя, он спрашивает, что случилось. Впервые сообщаю ему, что я на пятом месяце. Он удивлен, потому что до сих пор ничего не замечал. Он тут же предлагает отвезти меня в миссионерскую больницу в Вамбе, иначе есть риск потерять ребенка из-за преждевременных родов. Я быстро собираю кое-какие вещи. Лкетинга остается, на нем теперь магазин.

У отца Джулиано машина намного удобнее моей. Он летит на бешеной скорости, при этом прекрасно знает дорогу. Мне трудно сохранять равновесие, потому что одной рукой я придерживаю живот. Дорога в миссионерский госпиталь занимает почти три часа, и за это время мы практически не разговариваем. Нас встречают две белые сестры. Они ведут меня в смотровую, где я ложусь на койку. Кругом чистота и порядок. Тем не менее, когда я вот так беспомощно лежу, меня охватывает глубокая печаль. Отец Джулиано заходит попрощаться, и мне на глаза наворачиваются слезы. Он с удивлением спрашивает, что со мной. Я не знаю. Я боюсь за своего ребенка. Да еще и муж один в магазине. Отец Джулиано успокаивает меня, обещает навещать каждый день, а кроме того, сообщать медсестре новости по радиосвязи. Несмотря на его заботу, я снова плачу. Он зовет медсестру, мне делают укол. Потом появляется врач и осматривает меня. Узнав, на каком я месяце, он с беспокойством замечает, что я слишком худа и у меня мало крови. Поэтому плод очень маленький. Затем следует диагноз: малярия в начальной стадии.

Я с тревогой спрашиваю, как это скажется на ребенке. Он говорит, что сначала нужно самой вылечиться, тогда и с ребенком ничего не случится. Если бы меня привезли позже, организм сам инициировал бы преждевременные роды из-за анемии. Но надежда есть – ребенок жив. Эти слова меня прямо-таки окрыляют, и я спешу делать все, что в моих силах, чтобы как можно быстрее поправиться.

Меня направляют в родильное отделение, в четырехместную палату. За окном кусты усыпаны красными цветами, все совсем не так, как в Маралале. Я рада, что оказалась здесь. Приходит медсестра и