Эдгар Аллан По. Причины тьмы ночной - Джон Треш

рассказы По этого периода сатирически отражали подобные ликования по поводу американской изобретательности и прогресса. «Тысяча вторая сказка Шехерезады», новая «Арабская ночь», преувеличивала современные технические и научные подвиги, превращая их в сказочные чудеса. Соединенные Штаты представлялись как «нация самых могущественных волшебников», которые передают свой голос с одного конца земли на другой – с помощью телеграфа, – направляют солнце, чтобы сделать фотографию – с помощью дагерротипа, – и укрощают «огромную лошадь с железными костями и бурлящей кровью» – паровоз.

В рассказе «Разговор с мумией» По перевернул ситуацию. Здесь фигурировали реальные личности, известные ему по Филадельфии – Джордж Глиддон, расхититель могил, «египтолог», и Сэмюэл Мортон, ученый, занимавшийся гонками и коллекционированием черепов. По карикатурно изобразил Мортона как «доктора Ейбогуса», который защищал свои чудаческие теории. В своих комнатах Ейбогус присоединяет вольтову батарею к мумии, предоставленной Глиддоном. Они оживляют фараона, Бестолковео, который по понятным причинам раздражен, что его побеспокоили.

Глиддон и Ейбогус снисходительно объясняют африканскому королю «заметную неполноценность египтян во всех областях науки по сравнению с современными людьми, и особенно с янки». Фараон опровергает их хвастовство доказательствами знаний Египта в области химии, астрономии, артезианских колодцев, паровой энергии и архитектуры. Единственные «современные» открытия, которых не хватало египтянам, – это демократия и шарлатанская медицина – инновации, которые фараон ставит на один уровень. Американский эксперимент может оказаться иллюзией – или «все это ошибка».

Рассказы, написанные По в 1844 году, вскрывают противоречия и лицемерие «великого века прогресса» Америки. Герой «Это ты!» Чарли Гудфелло предстает «открытым, мужественным, честным, добродушным и откровенным» – добродетели, которые позволяют ему избежать наказания за убийство. В «Системе доктора Тарра и профессора Фетера» рассказывается о посещении психушки, где введена новая и гуманная «система успокоения» и где, как выясняется, заключенные управляют заведением под искаженную мелодию «Янки Дудл». В этой серии рассказов часто происходили такие неожиданные повороты.

Аудитория требовала – и, как это ни парадоксально, ожидала – новизны и неожиданности – цена выхода писателя-фантаста на рынок, переполненный острыми ощущениями. В «Ангеле Необъяснимого», еще одном рассказе По 1844 года, упивались «доверчивостью века», готовностью людей верить бесконечным сообщениям об изобретениях и странных происшествиях. «Увеличение в последнее время числа этих «странных происшествий», безусловно, является самым странным происшествием из всех», – замечает рассказчик. В Нью-Йорке, переживающем бум, исключения становились правилом, а неожиданность – единственной верной вещью.

Разум и хаос

В этих античных рассказах, полных оборотов, каламбуров, гримасничающего юмора и иногда ужаса, По затрагивал серьезные философские вопросы. Является ли Вселенная предсказуемой и упорядоченной? Существует ли надежный способ это узнать? Или Вселенной правит случай? Его детективные рассказы с участием К. Огюста Дюпена с головой ушли в эти вопросы.

По опубликовал свою третью загадку о Дюпене, «Похищенное письмо», в 1844 году в конце года в сборнике «Дар». Как и первые две, она отражала разнообразие методов постижения скрытого замысла или причины. Если «Убийство на улице Морг» подчеркивало методические и логические (или «многообразные» и «многогранные») шаги, стоящие за кажущимися интуитивными скачками знания, то «Тайна Мари Роже» фокусировалась на вероятностных рассуждениях. Она завершается замечанием Дюпена о том, что нет никаких оснований полагать, что две схожие серии фактов должны иметь одинаковые причины: «самая ничтожная разница в фактах» может привести к расхождению двух идентичных серий.

«Доктрина утраты шанса», или «исчисление вероятностей», только начинала менять свое значение. Первоначально эта форма исследования использовалась для преодоления неопределенности в суждениях, основанных на ограниченных знаниях, и для уменьшения ошибок в астрономических наблюдениях. Объявив о понятии, которое в последующие десятилетия станет широко распространенным в физической науке, По предположил, что случайность может не только объяснять человеческие ошибки, но и являться частью структуры самой природы. В «Мари Роже», наряду с обсуждением «исчисления вероятностей», По заметил: «Современная наука разрешает рассчитывать на непредвиденное, а случай допускается как часть оснований».

Этот взгляд на случайность как на часть фундаментальной структуры природы восходит к древней материалистической философии Эпикура и Лукреция, которые рассматривали природу как результат случайного взаимодействия крошечных частиц. В поэме «О природе вещей» Лукреция эта космология изложена в стихах для римских читателей, а в «Ботаническом саду» и «Храме природы» Эразма Дарвина она обновлена для вольнодумцев восемнадцатого века. Материалистическая космология Дарвина нашла широкую и восторженную аудиторию в Америке в начале девятнадцатого века, хотя некоторые беспокоились о том, что она подразумевает атеизм или пантеизм. Смерть химика Джона Дальтона в 1844 году вызвала новые оценки его «атомной теории», а после 1799 года появилось четыре новых перевода поэмы Лукреция. Самый влиятельный из них, выполненный преподобным Джоном Мейсоном Гудом, побудил По – наряду с Перси и Мэри Шелли, Готорном и Мелвиллом – задуматься о последствиях понимания жизни и мысли как побочных продуктов случайных взаимодействий.

Материалистическое видение эпикурейцами Вселенной, управляемой случайностью, стала анафемой для теологов природы, убежденных, что природа следует предсказуемым законам, поддерживаемым благосклонным божеством. Однако в нью-йоркских конторах и переулках, где пустяковая встреча могла принести славу или гибель, По имел основания подозревать, что и в жизни, и в игре в кости простая удача делит победителей и проигравших. Наука статистики, основанная на вероятностных рассуждениях, вводилась государствами для отслеживания численности населения и выработки политики. Она предлагалась в качестве инструмента для торговцев в нью-йоркском Hunt’s Merchants’ Magazine, который По называл «абсолютным авторитетом в меркантильных вопросах». В то время как статистика помогала осваивать рыночную экономику, в «Мари Роже» Дюпен использовал вероятностные рассуждения для раскрытия причин жестокого преступления.

Когда в 1844 году По возродил Дюпена в «Похищенном письме», он использовал более психологический подход. Чтобы разрушить заговор озорного министра, шантажирующего королеву компрометирующим письмом, Дюпен проникает в сознание противника. Он рассказывает историю о мальчике, который всегда выигрывал игру в «угадайку»: принимал выражение лица своего противника, а затем ждал, «какие мысли или чувства» возникнут в его собственном уме или сердце. Точно так же, чтобы предугадать или реконструировать действия министра, Дюпен должен сопереживать, думать и чувствовать вместе с ним.

По резко противопоставляет интуитивный подход узко эмпирическим методам полиции. Префект, зная, что письмо находится в комнатах министра, обследует каждый возможный уголок, проверяя ящик за ящиком, применяя «самый мощный микроскоп» ко всем стыкам и щелям дома. Его люди накладывают пронумерованную сетку на всю его поверхность и исследуют «каждый отдельный квадрат». Однако они ничего не находят.

Для Дюпена это «зонирование, изучение и разделение поверхности здания» представляло собой применение узкого «набора представлений о человеческой изобретательности, к которым префект привык за долгие годы исполнения своих обязанностей». Префект предполагал, что министр спрячет письмо, как это сделало