Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2019 - Коллектив авторов

Бенна, поэт оставляет после себя «шесть, может быть восемь совершенных стихотворений». По этому принципу составляются поэтические антологии. Одни и те же стихи представляемого поэта «кочуют» из одной антологии в другую. Но раскройте томик его стихов, и вы удивитесь – как много новых красок, новых чудесных образов обнаружите вы в «проходных» стихах поэта! О, когда бы знали мы, сколько слёз пролил

Катулл именно над строками стихов, которые не дошли до нас! И как много нового мы бы узнали о нём. Именно в этом для меня заключается ценность и этой замечательной книги, «Книги любви»: в ней в полной мере раскрывается благородство души её автора. Её открытость, её подчинённость тому высокому чувству, которое мы называем любовью.

Я первой ему сказала:

– Мне жить без тебя невмочь!

А он мне легко ответил:

– А я без тебя смогу.

Но ведь жизнь продолжается.

Примечание:

Виталий Штемпель – поэт, переводчик, редактор. Живёт в г. Фульде.

Вячеслав Кожемякин

Александр Шмидт, человек-лист

Шмидт А. Утро. Полдень. Вечер. Стихотворения. – М.: Летний сад,

2019. – 240 с.

Дороже всех сокровищ, видит Бог,

Мне ворох воробьев, рассыпанный у ног.

Эти строчки пахнут Омаром Хайямом. А вот еще:

Утром

Тень моя

Суха и благородна,

Как рыцарь из Ламанчи.

Дон Кихот, о котором часто говорит Александр Шмидт, мог бы сделать своим гербом именно рассыпанных по земле воробьев, которые дороже золота. Но не надо думать, что Шмидт – розоволицый мечтатель, ведь своего Дона Кихота он как-то встретил у помойки, где благородный герой Сервантеса в обличье бомжа выискивал себе латы для бескорыстного похода во славу добра, бормоча под нос примерно следующее:

А что поддерживает крышу над тобой?

– Столп света.

Свет в стихах Александра Шмидта – главный герой. Он имеет вкус, запах, плотность, он сияет, где хочет, а там, где его нет, куда не проникает

Клин света

Вкусный,

Как арбузный клин,

– там начинается ад, в котором

Всякий всякого с рычаньем

На куски зубами рвет…

Таким образом, главным делом лирического героя Шмидта становится ловля света, стремление удержаться в его скользящем, ненадежном луче, который для поэта вкусен, как хлеб, свеж, как кислород, свет ему постель, и стол, и стены дома.

Бабочка

Смаргивает пространство

И дышит крыльями,

Как раскрытая книга о солнце.

Мгновенноживущая бабочка, с тобой сравнивает себя поэт, ищущий света. Он отмахивается от пространства так же, как и ты, ему не нужна земля под ногами, он ищет ровно столько места на ней, чтобы ему самому целиком поместиться в узкий солнечный луч. Поэт с наслаждением учится у ребенка

отмахиваться

От времени

Как от назойливой мухи

Значит, и время ему – лишний хлам в том царстве света, где он желает

провести жизнь.

Здесь половицы, как лучи,

Лежат, от солнца горячи,

– говорит поэт о доме, в котором он живет, и другого дома ему не надобно. Свет, повторюсь, – главный герой лирики Александра Шмидта.

В борьбе за свой луч света поэт упорен и неистов, иные звери так борются за жизнь, иные неусмиримые узники так рвутся на свободу, любой ценой, даже порой калеча себя, так волк отгрызает лапу, угодившую в капкан. И недаром поэт ненавидит тьму и не приемлет даже сумерки, он знает, что стоит свету потускнеть, и его сразу охватит столбняк:

Входит равнодушие.

Вернее, не входит,

вползает бесшумно

и жалит —

а боли нет.

И видишь в глазах любимой слезы —

А боли нет.

Незрячей рукой старуха ищет дверь,

А боли нет.

Укололся о гвоздь —

Больно!

Пожалуйста, сделайте укол

Против столбняка.

Сумерки для него ужасны, они ему пахнут нетопырем:

Под вечер возьму я зонт —

Складчатокожий,

Перепончатокрылый.

Что уж говорить о тьме, когда сам он превращается в чудовище, как доктор Джекил в мистера Хайда в незабвенном рассказе Стивенсона. Вспоминая о временах тьмы, поэт не скрывает содрогания:

Подобная уродливому зобу

День ото дня

Меня душила злоба…

Во тьме он видит себя ящерицей, змеей, пресмыкающимся, хладнокровным гадом. Именно для того, чтобы не превратиться в отвратительную химеру, он неистово и непримиримо бьется за свое право попасть в узкий луч солнца.

У Шмидта, нуждающегося в свете, как в хлебе, част образ древесного листа, и неудивительно, ведь именно листья едят свет, как дети гречневую кашу, причем не фигурально, а совершенно буквально. Оттого его братство с летними листьями и родственное сострадание к осенним:

Посмотрел на этот лист,

И он

Упал.

И так было трудно держаться,

А тут еще

Тяжесть

Мгновения жизни чужой

– пишет поэт о своем ближайшем брате, «хлорофилловом алкоголике»,

умирающем без солнца. Зато как восторженна фраза:

Листвой вощеной светятся деревья.

А вот послушайте ещё:

Силовые линии ковыля

Развернули мое сердце.

Родственник листьев и цветов, Шмидт физически переживает их боль и гибель:

Рынок

На рынке слабыми словами

Не разговаривают,

Тут Цветы несут вниз головами, – Как птиц зарезанных несут. Шмидт трагически переживает сегодняшний мир, где гибнут цветы и деревья и торжествует тот самый рынок, что режет цветы, как птиц. О добре и зле сегодня книг не бывает, или почти не бывает. Александр Шмидт, странный человек с хлорофилловой кровью, написал редкость: стихи о тьме и свете, стихи о добре и зле. Книгу о древесном листе, который понимает, что осень настала, что: Уже скользнул на красных лапах Кленовый лист с пустых ветвей. И в небе жалобней заплакал Косяк испуганных гусей. И смерти, зверства, тьмы не миновать, и который в свою осеннюю минуту, в минуту обреченности горит и рдеет одной мечтой: перестать быть листом и превратиться в свет, потому что: чтобы преодолеть Этот бесконечный мрак отчуждения, Надо,