Дневники, 1915–1919 - Вирджиния Вулф

талант, которому всего-навсего нужно было позволить принять куда более замечательную форму, чем, скажем, у миссис Браунинг[852]. Она писала очень легко и по-детски непринужденно, как это обычно бывает у людей с истинным, но неразвитым талантом. У нее певческий дар от природы. Но и думать она тоже умела. И фантазировать. Нетрудно догадаться, что в жизни она была грубой и остроумной. И в награду за все свои жертвы Кристина умерла в страхе, не веря до конца в спасение души[853]. Признаюсь, я постоянно перелистывала ее стихи, неизбежно переходя к тем, которые уже знала.

7 августа, среда.

Эшемский дневник вобрал в себя до последней капли скрупулезные описания всех моих наблюдений за цветами, облаками, жуками и ценами на яйца, и, поскольку гостей нет, больше писать не о чем[854]. Трагедией стало то, что мы раздавили гусеницу, а радостью — возвращение слуг из Льюиса вчера вечером, нагруженных кучей книг о войне для Л., «English review[855]» c «Лигой Наций» Брэйлсфорда и «Блаженством» Кэтрин Мэнсфилд для меня. «Блаженство» я отбросила с воплем «Ей конец!». Я просто не понимаю, сколько же веры нужно иметь женщине или писательнице, чтобы сотворить такое. Боюсь, придется смириться с тем, что ее разум — очень тонкий слой плодородной почвы поверх безжизненного камня. «Блаженство» — довольно длинный рассказ, и она могла бы позволить себе копнуть глубже. Вместо этого Кэтрин довольствуется поверхностным блеском; весь замысел — убогая дешевка, а не глубокий анализ пусть и несовершенного, но любопытного ума. И пишет она тоже плохо. В результате, как я уже сказала, у меня сложилось впечатление о ней как о черством суровом человеке. Я дам второй шанс, но едва ли изменю свое мнение. Кэтрин продолжит писать в том же духе, ведь их с Марри это более чем устраивает. Теперь я даже чувствую облегчение, что они не приехали. Абсурдно ли судить о ней по рассказу?

Так или иначе, я с радостью вернулась к своему Байрону. У него хотя бы есть мужская привлекательность. На самом деле, забавно, до чего мне легко представить, какой эффект он оказывал на женщин, особенно на глупых, необразованных и неспособных достичь его высот. А многие и вовсе хотели перевоспитать поэта. С самого детства (как говорил Гертлер, пытаясь выставить себя выдающейся личностью) у меня была привычка начитаться какой-нибудь биографии и воображать личность человека с помощью каждого найденного мною факта о нем. Однако в разгар страстных фантазий, в самый неподходящий момент, на каких-нибудь страницах нежданно-негаданно вдруг промелькивало имя Каупера[856], Байрона или кого-то подобного — мое творение блекло и уже ничем не отличалось от этих мертвецов. Я поражена тем, насколько ужасны стихи Байрона, которые Мур[857] цитирует, практически онемев от восхищения. С чего они взяли, что «В альбом» — это его самое пламенное стихотворение? Оно ничем не лучше поэзии Л. Э. Л.[858] или Эллы Уилер Уилкокс[859]. Из-за них Байрон и не делал того, что, как он знал, он умел делать, а именно — писать сатиру. Из путешествия на Восток он вернулся с сатирой (пародией на Горация[860]) и «Чайльд-Гарольдом[861]» в кармане. Его убедили, что «Чайльд-Гарольд» — лучшая из когда-либо написанных поэм. Однако в молодости он не вполне верил в свою поэзию, что для столь самонадеянного и догматичного человека служило лишним доказательством отсутствия у него таланта. Всякие Вордсворты и Китсы верили в себя безоговорочно. Кстати, Байрон своим характером часто напоминает мне Руперта Брука, хотя для последнего это и не комплимент. Во всяком случае, Байрон обладал невероятной силой духа, о чем свидетельствуют его письма. Во многих отношениях у Байрона была очень тонкая натура, но, поскольку никто высмеивал его жеманство, он с годами стал похож на Горация Коула[862] больше, чем хотелось бы. Посмеяться над ним могли только женщины, но они его боготворили. Я еще не добралась до леди Байрон[863], но полагаю, что вместо высмеивания она попросту высказывала свое неодобрение. Так он и стал байроническим героем[864].

9 августа, пятница.

В отсутствие человеческих интересов, благодаря которым обретаешь умиротворение и покой, можно заниматься и Байроном. Заявляя о своей готовности влюбиться в него почти сто лет спустя, я полагаю, что мое суждение о «Дон Жуане» окажется пристрастным. Думаю, это самая читаемая поэма такого размера из всех когда-либо написанных, что отчасти связано с ее пружинистой, хаотичной, бессистемной, несущейся вперед формой. Такой метод письма — сам по себе открытие. Авторы тщетно искали и раньше эту эластичную форму, способную удержать все, что в нее ни вложи. Именно так Байрон и передавал свое сиюминутное настроение, говоря все, что приходит в голову. Он не стремился к поэтичности и таким образом смог избежать злого гения — ложного романтизма и образности. Когда он серьезен, он искренен и может затронуть любую тему, какую заблагорассудится. Он написал 16 частей поэмы, ни разу не пришпорив себя. Очевидно, у него был острый сильный ум, который мой отец, сэр Лесли, считал исключительно мужским качеством. Я утверждаю, что такие неправильные честные книги гораздо интереснее обычных, благоговейно воспевающих иллюзии. И все же трудно брать пример с Байрона, ведь свободные и легкие произведения создают искусные и зрелые писатели. Однако он был полон идей, и это придает его стихам такую вязкость и весомость, что иногда я прерываюсь на середине, иду прогуляться в сад или хожу по комнате. А сегодня вечером я с удовольствием дочитаю поэму, хотя непонятно, с какой стати, если учесть наслаждение почти от каждой строфы, окончание должно принести мне удовольствие. Но так бывает всегда, независимо от качества книги. Мейнард Кейнс однажды признался, что в процессе чтения он одной рукой отрывает рекламные объявления в конце журнала, чтобы точно знать, сколько еще читать.

Пока нас все подвели: Кэтрин болеет, а Кэ Кокс и Уилл Арнольд-Форстер вынуждены работать в следующее воскресенье. Поэтому, страстно желая хоть как-то разбавить грядущее занудство Бонвика, мы позвонили сразу двоим: Марджори Стрэйчи и миссис Гамильтон. Я довольно злобно мучила Марджори разговорами о светлых волосах Бонвика, но она сама навлекла на себя мое ехидство признанием, вернее, заявлением, что собирается замуж.

12 августа, понедельник.

(Кажется, сегодня 6 лет со дня нашей свадьбы[865].) Бонвик приехал, а Марджори и миссис Гамильтон лишь прислали телеграммы. Будучи деловым человеком, он извлек максимальную пользу из своего выходного и даже