Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII

— Спрячьте, пожалуйста, пистолет. Я этого не люблю. Может войти слуга.

— Хе-хе, бухало же — друг и кормилец честного человека, консул! Ну ладно! Короля я устроил на теплом месте, бухало ложу поближе к сердцу, а новую липу — в бумажник! Пор-р-рядочек!

Они встают. Консул — как побитая собака, Сергей — как хозяин положения. И вдруг Сергей почтительно сгибается, меняет выражение лица и сладким голосом лепечет:

— Я счастлив, ваше превосходительство, что наша родина имеет за границей столь превосходных представителей!

Консул трет лоб. Кисло:

— Что? Ах, да, да…

Входит в обычную роль. Гордо выпрямляется.

— И я счастлив, сэр, что могу пожелать вам счастливого пути.

Они идут по ковру к двери. Сладчайше улыбаются и мурлычут друг другу:

— Я был очень рад познакомиться, сэр!

— О, я так обязан вам, сэр!

Ливрейный слуга с другой стороны двери уже начинает медленно раздвигать ее. Вдруг консул неожиданным рывком обхватывает Сергея за талию и, прижав его грудь к своей, рычит ему в лицо на чистейшем русском языке:

— Вы из Москвы?!

— А… — не удержался Сергей от неожиданности.

Но реакция у разведчиков, как у летчиков, — мгновенная! Он удивленно поднимает брови:

— Простите, я не говорю по-польски.

Консул кончиками пальцев трет виски:

— Нервы… Заработался… Простите… Простите, сэр!

На фоне окна высокий и прямой силуэт Иштвана, его лицо в тени. Перед ним Сергей, его лицо освещено.

— Ну как? Удалось?

Сергей делает вульгарные телодвижения и тычет свой нос в нос Иштвана.

— Ты что? Обалдел?

— Вживаюсь в роль! Поздравь с первой удачей: я — убийца из Сингапура!

Силуэт неподвижен и прям.

— Вживайся, вживайся, парень, но учти: если провалишься с паспортом графа и останешься живым, то как советскому разведчику тебе дадут лет тридцать тюрьмы или пожизненную каторгу и оставят луч надежды на обмен или пересмотр дела. А уж если схватят как сингапурского убийцу, то сразу же выдадут англичанам, и те вздернут в два счета.

С этим паспортом в кармане помни форму осуждения к повешению в английском суде. Она звучит примерно так: «Пусть ему наденут на шею веревку, пока он не будет мертв, мертв, мертв!»

Пауза.

Выражение лица Сергея меняется, он грустно опускает голову. Потом высоко вскидывает ее, у него просветленное лицо.

— Знаешь, Иштван, я читал, что у нас в Союзе каждую минуту открываются двери нового предприятия или жилого дома. Я и сейчас их вижу перед собой… Заводы… Дома… Люди, главное, наши люди… Хорошо-то как? И вот я подумал: когда я повисну в петле здесь, то дома зажгут новый огонек! Это буду я! Разве советский человека может умереть? Мы бессмертны, понимаешь, Иштван, бессмертны! Мы отказались от всего, что есть в жизни хорошего, даже от себя самих. Но ведь Родина всегда с нами, это — оставленный нам залог бессмертия!

У того же окна. Освещено хмурое лицо Иштвана, лицо Сергея в тени.

— Продолжай осваивать Берлин, Сергей. Улицы, кафе, рестораны, ночные кабаки — вот твои производственные помещения. Фрак — твоя спецодежда.

— Делаю, что могу. Сегодня в пять часов танцую в «Колумбус-Гаусе».

— Против Антгальского вокзала? Неудачный выбор! Увидишь надутых мещан, приехавших в столицу из провинции.

Сергей смеется. Качает головой.

— Среди них легче разглядеть и подцепить нужного человека.

Танцевальная площадка неуютного кафе для случайной публики с вокзала. Мужчины острижены ёжиком «под Гинденбурга», в петлицах у них свастики или значки Штальгель-ма. На женщинах нелепые платья провинциальных модниц. Подчеркнутое благочиние людей, неумеющих вести себя, и обусловленное сознанием того, что тут германская столица.

Входит Сергей. Осматривается. Все места заняты. Он замечает свободный столик. Садится. Подходит официант.

— Простите, майн герр, место оставлено для нашей частой посетительницы. Вот табличка: «Резервировано». Но я поставлю дополнительный стул рядом.

Музыка. Входит тоненькая белокурая девушка лет двадцати. Одета со вкусом, но небогато. Манеры несколько небрежные. На пальце она рассеянно вертит свой спортивный берет. Посадка головы гордая и независимая.

— Посмотрите на берет! Это ужасно! Какое неуважение к обществу! — шепчут дамы.

Девушка и Сергей сидят рядом и искоса рассматривают друг друга.

— Простите, что я говорю по-английски. Можно пригласить вас на танец?

— Спасибо. Будем танцевать и болтать.

Они делают круг.

— Нет, вы не угадали. Я не из Южной Америки, а из глубин таинственного Востока.

— Вы не похожи на коммерсанта!

— Неудивительно. Я — йог.

Они снова проплывают мимо своего столика.

— Напрасно вы взяли такой насмешливый тон, уважаемая фрейлейн. Йоги — не факиры, которые днем стоят на одной ноге, а ночью спят на битом стекле. Йоги — это мудрецы, они знают прошлое и будущее каждого человека.

Девушка весело смеется.

Они делают новый круг.

— Нет, для доказательств пока еще не время. Но я уже вступил в вашу жизнь как учитель и друг, милая Гретхен!

Удивленно:

— Боже, как вы узнали мое имя? Странно!

— Я знаю его давно.

— Очень странно…

Они сидят за столом. Грета смотрит на часы.

— Мне пора. Скоро семь. Благодарю вас, герр йог.

— Вы все еще шутите, фрейлейн Маргарита?

Они поднимаются. Сергей кланяется и протягивает руку:

— Александр Люкс. С кем имею честь говорить?

— Я не могу назвать себя, простите. Здесь я случайная гостья. Но если мы встретимся, буду очень рада. Прощайте, мой танцевально-философский учитель!

— Я не принимаю шутки. Но с сегодняшнего вечера я действительно ваш учитель, запомните это! А вашу фамилию я давно знаю.

Грета шутливо касается кончиком пальца носа Сергея:

— Дрррр! Мой дух и тело улетают по делу! Они спешат!

Оба не замечают, что наблюдавший за ними красивый молодой шарфюрер СС прячется за колонну.

Грета беспечно и легко идет по тротуару в толпе прохожих. Светлый предвесенний вечер. Сергей осторожно крадется сзади. Девушка сворачивает налево в первый же переулок, узкий и грязный. Здесь гаражи и мастерские. Возле них тесно сбились поставленные на ремонт машины, и толпятся слесари и механики в замасленных комбинезонах. Прохожих нет. Случайно обернувшись, Грета замечает Сергея. Ее лицо принимает надменное выражение. Пальчиком в светлой перчатке она делает ему знак:

— Подойдите-ка ближе, герр йог! С сожалением вижу: вы не индийский ясновидец, а берлинский шпик. А я не терплю слежки за собой.