Александр Мень. Пастырь. Свет во тьме. Повесть о жизни и мученической смерти - Михаил Александрович Мень

кровати, свернувшись калачиком, спал Павлик. На другой – Алик.

Вдруг он проснулся, вздрогнул, резко сел на кровати. Из груди вырвался стон.

Павлик буркнул что-то во сне, повернулся на другой бок.

Открытое окно сквозило. Из репродуктора доносился металлический голос:

– Слава великой коммунистической партии! Слава великому советскому народу!

Мать, Елена, быстро подошла, закрыла окно и глянула на сына.

– Опять птицы?

Алик кивнул. Молчал.

– Пустое все это, – сказала она, перекрестила его. – Сон и есть сон. Обман, марево.

Алик вздохнул.

– Я думаю, это знак. Если люди не будут молиться истинному Богу, они будут вынуждены поклоняться таким, как Сталин.

Елена инстинктивно оглянулась на дверь.

– Алик, не забывай: об этом – только дома.

– Мама, мне вообще-то не десять лет.

– Ладно-ладно… – Она провела рукой по его волосам. – Это я так, на всякий случай, знаю, что ты все понимаешь.

На кухне уже хлопотали Таисия и Агафья. У плиты – Елена со сковородками. Старик Иваныч потягивал чай у своего столика.

– Три часа за мукой простояла, – жаловалась Агафья. – Дали кило. Мыла вообще не было.

– Зато деньги поменяли, – отозвалась Таисия. – Был рупь, стал гривенник.

– И те не получить, – буркнула Агафья. – Моего опять на заем подписали – двести рублей за цветную бумажку!

Иваныч вздохнул.

– Опять вы за свое. Только не на улице, не дай Бог… У меня сын сроду не врал. А получил десять лет. Тост поднял – за Россию.

– Не научил ты его, Иваныч, – вздохнула Агафья. – Нет теперь России. Теперь – Советский Союз.

Тем временем Алик и Павлик устроили борьбу за очередь в туалет. Павлик победил. Алик, улыбаясь, ждал.

Елена повернулась к сыновьям:

– Опять Павлика ждешь? Поторопи, а то до обеда мыться будет.

Перед завтраком они, как всегда, читали «Отче наш». Но послышался стук в дверь, и Елена жестом остановила молитву.

– Двери закрываются, – сказала она по-французски.

Павлик кинулся к шкафу – быстро захлопнул дверцы, за которыми были иконы.

Лена родилась в Швейцарии, в Берне, где ее мать Цецилия училась в университете, где познакомилась с молодым студентом, одесситом Соломоном Цуперфейном. Там же они поженились и позже, уже на последнем курсе, вместе с их маленькой дочкой Леной, поехали к родителям в Харьков на каникулы. Там их застало начало Первой мировой войны. Соломон был призван в армию и отправился на фронт, где он, в полном соответствии со своим образованием, работал военврачом. На фронте ему очень повезло: во время одной из немецких атак предназначенная для него пуля застряла в его объемистой полевой сумке. Эта сумка всегда висела на стене в коммунальной квартире на Серпуховке, как еще одно знамение для этой семьи, второе после чудесного исцеления бабушки Иоанном Кронштадтским. Свыше что-то особое готовилось для них.

В комнату вошла Таисия.

– Лена, одолжишь десятку до получки? У дочки ботинки совсем развалились…

– Конечно.

Лена открыла комод и протянула деньги. Павлик посмотрел на мать с восхищением:

– Мама, а ты вообще кому-нибудь когда-нибудь отказывала?

Елена улыбнулась:

– Запомни, Павлик. В просьбе отказывать нельзя. Если кто-то пришел с просьбой – к тебе пришел Христос.

И она снова сказала по-французски:

– Двери открываются.

Павлик побежал к шкафу, раскрыл дверцы. Все вернулось на свои места.

Позавтракали и стали собираться. Алик, как и каждое утро, отправлялся в свою 554-ю школу. Школа была самая обычная, по большей части на уроках он скучал – учили тому, что он давно уже знал, а подчас и лучше своих учителей. Но были занятия, к которым его влекло. Главным из них оказалось рисование.

В школьном музее известный художник-анималист Ватагин давал ребятам уроки живописи. В этот раз рисовали лося. Алик сидел за мольбертом и рассказывал:

– Приехали ко мне две кузины из Новосибирска. Повел их в Третьяковку. Спрашиваю: «Каких художников знаете?» – «Никаких». Говорю: «Конфеты “Мишка косолапый” любите?» – «Любим». – «Вот вам Шишкин. А “Три богатыря” видели?» – «Видели». – «Это Васнецов».

Ватагин смеялся до слез.

– У нас, – добавил Алик, – пол-Третьяковки по этикеткам разбросано. Можно экскурсию водить.

– Что ж, – сказал Ватагин. – Посмотрим, как скоро твои работы появятся на обертках.

Он прошелся по мольбертам, что-то подправил, кого-то поругал. Рядом с Аликом остановился, посмотрел внимательно.

– Молодец, – сказал. – Надо тебе идти в художники. Есть у тебя дар.

– Я, может, на биофак пойду… или… – замялся Алик.

– Или?

– Да нет. Наверно, биофак.

– Одно другому не мешает, – сказал Ватагин. – Я тоже биологию изучал. Очень помогает. Ты подумай. Надумаешь – помогу.

Два пути

В то же время на другом конце Москвы Извил собирался на комсомольское собрание. Уже подросток, худой, с застегнутым до верха пиджаком. Его мать – Аглая – красилась у зеркала.

– Мама, я ушел.

– В семь будь дома. У нас гость, папин однополчанин. Хотел тебя увидеть.

– А я-то зачем?

– Ему интересно, какой у Степана сын. Все-таки отец твой – офицер!

– Ладно. Что на завтрак?

– Я не готовила. Поищи сам. Только балык и сыр – для гостей.

Изя забежал на кухню. Отрезал колбасы, хлеба. Пожевывая, уже был у двери.

– Пока, – бросил он.

– Хоть чая бы выпил, – вяло откликнулась Аглая.

– Некогда.

Школьный актовый зал был полон. За столом президиума – парторг, комсорг и инструктор, в зале – лучшие ученики, активисты, комсомольцы. В первом ряду сидел Извил, ровно, подтянуто, глаза его неотрывно смотрели на трибуну, а внутри чувствовалось легкое напряжение, как перед ответом у доски.

Инструктор говорил громко, уверенно, с выверенной интонацией:

– …Воспользовавшись тем, что в годы войны ослабла антирелигиозная пропаганда, церковники оживили свою работу. Возвращают обряды, крестят детей, венчаются. Говорят, традиция! Говорят, что победить в войне помогли их мотивы! Чепуха!

Он ударил кулаком по столу.

– Партия большевиков была и будет партией безбожников! Никогда не будет примирения с религией. Религия – прямая противоположность марксистской науки!

В коридоре после собрания инструктор подозвал комсорга:

– Так, говоришь, Селиверстов? Кликни его.

Извил подошел. Инструктор смотрел пристально.

– Значит, ты – Извил. Комсорг тебя рекомендует. Парторг – поддерживает. А ты как? Подведешь?

– Нет, – ответил Извил. – Не подведу.

– Есть бог?

– Нет.

– А кто все это создал? – инструктор развел руки.

– Природа.

– А природу кто?

– Она… сама. Эволюция.

– А эволюция откуда?

Извил на секунду замешкался. Глянул на комсорга, на парторга, и брякнул:

– Из космоса.

Инструктор усмехнулся.

– А космос?

Молчание. Комсорг закашлялся.

– Ладно, – сказал инструктор. – Назначим тебя ответственным за антирелигиозную работу. В голове – каша, но поможем.

Он пожал Извилу руку. Тот ответил крепким рукопожатием. Комсорг хлопнул его по плечу:

– Эх ты, космос…

Извил стоял в коридоре, обескураженный. Но уже через минуту