Мужество - Михаил Сергеевич Канюка

Так началась 907-дневная эпопея борьбы оккупированной, но непокоренной Одессы. И одним из ее участников был коммунист Бадаев.　

* * *

Бадаев открыл глаза и прислушался: в каморку не проникал ни единый звук. Это немного его озадачило, и командир, нашарив возле себя фонарик, направил луч света на часы. Было всего четыре часа утра. Уставшие бойцы спали, а время для появления связных еще не пришло. Поэтому Бадаев позволил себе снова прилечь — не так-то много приходилось ему отдыхать последние дни.　

Что это ему приснилось сегодня? А, вспомнил: снова видел во сне забой. Почему-то в катакомбах ему все чаще стали сниться дни молодости. Может быть, потому, что они напоминали ему подмосковные шахты, где, собственно, и начинался он как человек…　

Из дневника Владимира Молодцова:　

«25 октября 1930 г. Четыре смены отработал в шахте, в забое. Работа физически очень тяжелая. Сильно устаю. Но… духом не падаю, сохраняю прежний подъем и твердое решение оправдать доверие ребят.　

Теперь вижу, что у людей, не работавших в шахтах, о них нет никакого представления. В забои ведут угрюмые, молчаливые, затаившие в себе что-то, загадочные длинные штреки. Помню, как в первый раз спустился. Рабочие стояли в две очереди к двум клетям. Весело мигали огоньки лампочек. Оживление царило в толпе. Поднимались и опускались бесшумно клети. Только решетка лязгала, глухо закрывая доступы к клети после ее спуска. Подошла моя очередь. Дрожь любопытства пробежала по телу. Клеть поднялась. Вышла поднятая смена. Я вошел в клеть. Это железный ящик — сырой от текущей по стенам воды. Клеть рванулась вверх, замерла на месте и быстро, плавно и стремительно полетела вниз. Захватило дух, замерло сердце… В шахте пахло сыростью. Долго, километра полтора-два, шли под землей до шахтной　нарядной. Тут на лавочках, устроенных по бокам штрека, сидели шахтеры. Множество лампочек освещало штрек. У окна десятника толпились в беспорядке забойщики.　

Взяв лопаты и кайло, двинулись в забой. Забой — это то место, откуда выбирается уголь. Работу кайла в некоторых местах заменял отбойный молоток. Он похож внешне на электрическую дрель. На конце у него пика. Поршень ударяет в пику и толкает ее в уголь. Молоток делает очень много ударов. Для начального пуска пара необходимо слегка молотком нажать на уголь. Ослабил нажим — и работа прекратилась. Работа отбойных молотков по стуку сходна с трескотней пулемета…»　

«Та-та-та-та» — дробно застучало невдалеке. «Нет, это уже не отбойный молоток, — окончательно проснулся Бадаев и вскочил на ноги. — Наверное, кто-то из партизан отрабатывает технику стрельбы: и тут, под землей, они продолжают учиться военному ремеслу».　

— Товарищ командир, к вам с донесением! — доложил дежурный.　

В закуток вошла Шестакова и в изнеможении прислонилась к каменной стене.　

— Садись, садись скорее! — заторопился Бадаев, пододвигая ближе к девушке табурет и вглядываясь в ее ввалившиеся глаза.　

Тамара благодарно улыбнулась.　

— Ну, как там, наверху? — спросил Бадаев.　

— Ой, плохо, командир! Что фашисты делают… — чуть не расплакалась девушка. Но сдержалась и продолжала по-деловому: — Вчера на улице Энгельса, бывшей Маразлиевской, взорвано здание, в котором размещалась комендатура. Фашистов полегло — человек триста! Говорят, генерал Глугояну, комендант Одессы, тоже нашел там свою могилу…　

— Ай да молодцы! — не выдержал Бадаев.　

— Кто? — не поняла его Шестакова.　

Но командир только глянул на нее веселыми глазами и велел рассказывать дальше. Даже ей — разведчице и связной — он не мог оказать все, что было ему известно. Таковы уж законы конспирации: никто не должен знать больше того, что ему лично поручено. Только Москва знала обо всем.　

…Много лет спустя в печати появился подробный рассказ об этой диверсионной операции. Еще до отхода советских войск из Одессы нашей разведке удалось раздобыть план размещения в городе оккупационных войск. В здании НКВД на улице Энгельса фашисты предполагали разместить штаб главного командования, сигуранцу и гестапо. По приказу советского командования здание было скрытно заминировано: в подвал дома заложена управляемая по радио мина замедленного действия. Вскоре после того как Одесса была занята фашистами, Бадаев отправил радиограмму о предстоящем важном совещании оккупационных властей. Вечером 22 октября 1941 года в эфир полетели незаметные на фоне музыки сигналы кодированной команды, поступившие в приемник телефугаса. Раздался взрыв.　

— После этой диверсии фашисты лютуют в городе и окрестных селах, — продолжала рассказывать связная. — Везде — на фонарях, деревьях — повешенные. На одной из площадей на виселице молодой парень, а на нем табличка: «Я — партизан. То же будет и с остальными». Только он не из наших. Сама все видела. Сердце от горя разрывалось, а смотрела, — горько заключила Тамара.　

— Они нам сполна заплатят за все, — сурово сказал Бадаев. — Уже сейчас они дрожат от страха. Им кажется, что в катакомбах скрывается целое соединение советских войск, не успевшее покинуть город. Пусть так думают и дальше, а мы уже как-нибудь им в этом поможем. В очередной раз, когда пойдешь в город, загляни на базар. Поговори по-свойски с торговками: мол, засела в катакомбах красная дивизия. Пока этот слух дойдет до фашистов, дивизия превратится в целую армию! — рассмеялся командир. — Еще что у тебя?　

— Была в примусной мастерской. Видела Яшуню с ребятами. Горячие хлопцы! Проведали о складе горючего в несколько десятков цистерн около железнодорожного депо. Так хотели сами же и взорвать их, да я сказала, что без вашего приказа ничего делать нельзя.　

— Правильно! — похвалил Тамару Бадаев. — Это не их дело. Что разведали, спасибо, а подрывать будут другие. Как охраняется склад, ребята угнали?　

— Да, вот схема постов, — девушка отвернулась и откуда-то из-под платка на груди достала замусоленную бумажку.　

— Яшунькин код, — улыбнулся командир, взглянув на схему. — Не знай я его, никогда не догадался бы, что тут обозначено. Все?　

— Пока все, — устало ответила Тамара.　

— Ну что ж, спасибо тебе. Иди отдыхай.　

Так начался этот день в катакомбах, похожий на многие другие дни. Отряд капитана Бадаева все шире разворачивал разведывательно-диверсионную деятельность. Большое внимание уделялось сбору информации. Она поступала от бойцов, возвращавшихся из очередного рейда, от верховых разведчиков, рыбаков, железнодорожников, крестьян. Они сообщали о расположении батарей береговой обороны, аэродромов и складов горючего, о переброске фашистских войск, о следовании эшелонов врага. Некоторые сведения добывали связные Бадаева.　

В штабе донесения перепроверялись, зашифровывались, превращались в листки сводок, которые по рации передавались в Москву, в Центр. Отсюда они поступали в управление разведки, в Генеральный штаб.　

23 октября 1941 года Бадаев сообщил в Москву:

«Немецкие и румынские войска большими колоннами движутся по направлению к фронту по шоссейной