Проклятое искусство - Козин Вадим Алексеевич

Из состава драматической труппы на страницах козинских записок мелькают имена Н.В. Шайкина, И.Г. Любовича, В.П. Лугового, М.Д. Лазученкова.., но все они, пожалуй, с большим успехом выступали в оперетте. Больше всего зрителям нравился Шайкин, актер с внешностью интеллигентного «урки», с пропитым, ужасно хриплым голосом, дававшим повод для насмешек. Да он и был бывший зэк, до ареста работавший прорабом некоего «Военбензостроя» Красной Армии. Но вот на Колыме в нем открылся талант комика. Его коронный номер значился в «Летучей мыши», где он играл «дежурного по тюрьме», который, находясь в постоянном подпитии, вечно удивлялся, почему в его смену заключенные упорно раскачивают тюрьму. Он убедил в этом и своего начальника, пришедшего навеселе с вечеринки у князя Орловского. Зал покатывался со смеху, когда Шайкин с грудой бутылок шарахался по сцене, то есть по кабинету, соображая, куда бы перелить содержимое, чтобы начальник не обнаружил и чтобы «не протекало». В горшки с цветами нельзя — протекали. Наконец придумал. Выпив залпом бутылку и похлопав себя по животу, он удовлетворенно хрипел:

«Не протекает!»

Остальные из названных выше актеров ничего интересного из себя не представляли. Несколько высокомерный (так мне казалось) Любович играл эпизодические роли, больше отрицательные, а в концертах выступал как конферансье. Иногда разыгрывал скетчи в паре с маленьким толстеньким Луговым, напоминавшем мне Гаргантюа. Лазученков в конце концов ушел из театра на радио, где вел «последние известия» и читал отрывки из произведений местных авторов — это у него получалось лучше, чем его «серятина» на сцене.

С идеологической точки зрения драматической труппе придавалось приоритетное значение. Но цветом театра была все-таки оперетта. Народ валом валил на музыкальные спектакли, поэтому ставились они чаще. Как ни крути с партийными установками, а финплан выполнять надо.

Примадонной номер один 1956 года я бы назвал Анну Васильевну Грибкову, обладавшую мягким певучим голосом. Она стала первой в Магадане «заслуженной артисткой». Вернее, приехала уже с таковым званием (из Хабаровского театра оперетты). Несмотря на солидную комплекцию, Анна Васильевна продолжала играть роли молодых героинь: Чаниту («Поцелуй Чаниты»), Лену («После свадьбы»), Лолиту («Где-то на юге»), Зорику («Цыганская любовь»). Ничего получалось, когда она трясла, пардон, своими телесами, исполняя танец молодой цыганки. В 60-е годы Грибкова, кажется, какое-то время занимала пост директора театра. И то, наверное, благодаря своему мужу, начальнику управления культуры Г.М. Слюзко.

Оставили след в моей юношеской памяти и супруги Пименовы: Василий Васильевич и Фрейда Иоанновна (в приказах по л/с: Исааковна), которых так органически не переносил Козин. Во вторую поездку он их не взял. Но вот почему он снова включил в свой антураж одиозного Кабалова и «достававших» его Деревягину и Фролова, остается загадкой.

Со многими персонажами записок (Е.А. Гаскин, М.А. Арш, Г.В. Язвич, А.Г. Шульгин и пр.) я вообще не сталкивался, хотя внешне помню каждого. Фигура главного дирижера Г.В. Язвича, например, нередко торчала из оркестровой ямы, и после увертюры он обязательно поворачивался к зрителям и раскланивался. Свет в зале при этом, естественно, добавляли. Какие-то подробности о других театральных личностях я сообщу в своих комментариях по тексту записок.

Словосочетание «проклятое искусство» встречается на пожелтевших от времени страницах, и я осмелился вынести его в название книги лишь по одной причине. Эстрада, подобно сияющей медали на груди лауреата, имеет две стороны: лицевую («чистую») и оборотную («грязную»). Вот эта вторая, невидимая сторона, сиречь богемная артистическая жизнь, похожая больше на клоаку; искорежила судьбу молодого Козина (но не сломала его тонкой поэтической души) и в условиях тоталитарного режима положила начало той трагедии, которая случилась с выдающимся исполнителем. Именно в этом аспекте и следует воспринимать его исповедь.

Эти потрясающие записки, сделанные певцом в 1955—1956 годах, были изъяты у Козина «компетентными органами» во время его второго ареста и возвращены автору только в начале 90-х годов, а от него попали ко мне. Разумеется, с перспективой на посмертную публикацию. Я долго колебался: печатать их или нет? Полагаю, это время настало. В дневнике есть такие строки: «Тот, кому достанутся эти записки, пусть будет честным человеком и когда-нибудь что-нибудь скажет в мою защиту, когда и после смерти меня будут забрасывать камнями». Теперь, полагаю, это обращение ко всем нам, и наш долг беречь память о певце-мученике.

Текст дневника мною сокращен (устранены повторяющиеся перечни исполняемых песен, ежедневные сводки погоды, списки покупаемых и отсылаемых в Магадан книг и др.) и подвергся незначительной литературной обработке.

В заключение хочу выразить безмерную благодарность Дине Акимовне Климовой и Людмиле Леонидовне Секачевой за ценную помощь в подготовке этой книги.

Борис САВЧЕНКО

Дневники

Часть I

1 июня 1955 — 30 марта 1956

1.06.55. 19.10. Биробиджан

Очень красивый городишко, утопающий в зелени, с живописной рекой Б. Бирой. Ездил сегодня на «Сопку», где размещается военная часть, в гарнизонный универмаг. Думал, найду термос, но вместо этого купил очень приличные лайковые перчатки, о которых так мечтал. Теперь нужно лишь хорошую коричневую велюровую шляпу или выдровую шапочку, и внешне все будет обстоять в порядке.

2.06.55. 1.35. Вост. Куйбышевка

Концерт в Доме офицеров. Зрительный зал приличный, имеет не менее 600 мест, а то и все 650, но военный, который нас любезно встретил, утверждает, что мест около 400. Между прочим, мне запомнилась небольшая деталь. На моей афише, висевшей в кабинете, где я гримировался, карандашом было помечено количество мест и их расценка. По этой «калькуляции» выходит, что аншлаг исчисляется в сумме 8700 рублей.

16 руб. х 200 = 3200 руб.

14 руб. х 200 = 2800 руб.

12 руб. х 100 = 1200 руб.

10 руб. х 150 = 1500 руб.

650 м. = 8700 руб.

На всякий случай переписал все в свой дневник, вдруг выйдет что-нибудь не так.

Я все ж таки простудился, ибо нос у меня побаливает, нарывает, как бывает при простуде. Завтра в 7 ч. утра выезжаем «молошным» поездом в Благовещенск. Не знаю, что будет с голосом.

Возвращаясь с концерта, вспомнил о своем Мосеньке и вдруг услышал его мяуканье, меня бросило в дрожь. Я знаю, что за забором, вдоль которого я шел, находился какой-нибудь кот. Да, мой дорогой зверь! Неужели ты своей смертью искупишь мою вину?!

3.06.55.3.45. Благовещенск

Ехали поездом очень прилично, в чистеньком плацкартном вагоне, полупустом. Все время любовался чудесным русским простором, милыми березками, дубами и рябинами. Сегодня голосу немного легче, но голова по-прежнему почему-то болит. Вчера после концерта был совершенно мокрый — необходимо брать с собой чистую, хотя бы нижнюю, рубашку, чтобы, выходя из помещения, быть сухим и не простудиться. Я быстро заснул, но около трех часов ночи был разбужен стуком в дверь. Открыв ее, увидел в дверях молодого красивого парня в офицерской форме. После нескольких вводных фраз выяснилось, что он пришел засвидетельствовать мне свое почтение от имени нескольких товарищей, стоящих в коридоре. Они, будучи на полевых занятиях, прибыв вечером в казармы, узнали, что в Доме офицеров состоялся мой концерт, и, зная меня лишь по пластинкам, пришли поглядеть на Козина вблизи. Поблагодарив за такое внимание к моей особе, я попросил передать стоящим за дверью мою глубокую признательность за такой «полуночный визит» и выразил уверенность, что они будут на моем концерте либо в Благовещенске, либо на вторичном выступлении на обратном пути. Выпроводив очень дипломатичным образом ночного визитера, я вновь крепко уснул, несмотря на непрекращающуюся головную боль.