Дочь Муссолини. Самая опасная женщина в Европе - Кэролайн Мурхед

женщина и обедневший граф. Маленький мальчик, увлеченный смелой Эддой, установил между их соседними квартирами желоб с корзиной, по которому он отправлял ей подарки.

Эдда становилась все более дикой и необузданной, и Ракеле раздавала ей оплеухи и гоняла по квартире шваброй. Для сохранения мира в семье Муссолини брал девочку с собой на работу, где она играла на полу под его столом и где он начал учить ее буквам, выводя их мелом на кафельном полу. Ракеле в офисе почти не появлялась, и поползли слухи, что Эдда на самом деле была дочерью Балабановой, родившейся, когда Муссолини жил еще в Швейцарии. Когда слухи эти достигли Ракеле и она пересказала их Муссолини, он пришел в ярость. У Балабановой, сказал он, на самом деле «щедрая и благородная душа», но, окажись он на необитаемом острове только лишь с нею и обезьяной, то «выбрал бы обезьяну». Балабанова была зажигательным оратором, обладала сильным и теплым характером, но в то же время была женщиной долговязой, с короткими ногами и небольшим горбом. Одна из ее соперниц брезгливо заметила, что «с водой она была почти незнакома».

Муссолини еще раньше обнаружил, что не только его политическая харизма, но и грубоватая напористость оказывались невероятно привлекательными для женщин. Вскоре после приезда в Милан его познакомили с Ледой Рафанелли, женой социалиста-сиониста, сама же она была арабисткой и довольно известной писательницей. Леда держала в городе салон и проповедовала свободную любовь. Они с Муссодини встречались по вторникам, вместе читали Ницше и обменивались пылкими возбужденными письмами, в одном из которых он ей писал: «Мне нужно кем-то стать, ты понимаешь? … Мне нужно взлететь высоко». Позднее Леда вывела его в одном из своих романов как красивого, хоть и довольно брутального, любовника с ненасытной жаждой восхищения.

Более важную роль в его жизни сыграла Маргерита Сарфатти. Она происходила из богатой венецианской еврейской семьи, была замужем за адвокатом и имела двух сыновей. Внешним видом она походила на матрону – круглое лицо, пышные каштановые волосы и яркие серо-зеленые глаза. Элегантная светская женщина, она дорого одевалась, была хорошо образованна и умна, а Муссолини любил умных женщин. У Сарфатти тоже был салон, и после некоторого колебания из-за его грубости и неопрятного внешнего вида она все же стала знакомить его со знаменитостями, собиравшимися в ее доме на фешенебельной улице Корсо Витторио. Как и она, завсегдатаи ее салона вскоре были заинтригованы новым гостем, невозможно было не заметить его невероятно пронзительные глаза и проницательный неулыбчивый взгляд.

Ракеле на эти светские собрания никогда не приглашали. Она, однако, радовалась наступившему наконец финансовому благополучию, завела в доме служанку и могла отправлять Эдду в детский сад в обуви. Муссолини купил шляпу-котелок и зачастил в кафе в миланской Галерее, где собирались журналисты и художники. Иногда он брал с собой Эдду. Милан, средоточие множества литературных и культурных журналов и левоориентированных писателей и журналистов, с момента объединения гордился своим реформистским, политически независимым духом.

Эдде было уже три года, и ее начали учить играть на скрипке. Играя, она выглядела в точности как отец: поджимала губы, выпячивала челюсть, скулы выпирали на сильном лице. Чтобы завоевать внимание часто отсутствующего родителя, она находила способы ему перечить. Когда однажды она не хотела принимать лекарство, и он ее шлепнул, она шлепнула его в ответ. Позднее Эдда вспоминала день, когда он понял, что она боится лягушек. Он пошел на болото, нашел там лягушку и, придя домой, положил ее в руки дочери и запретил разжимать ладони. Никто, сказал он ей, и особенно никто из рода Муссолини, не должен давать волю страху. Также ей не позволялось плакать.

Запомнились Эдде и дуэли. Сейчас уже невозможно установить, насколько они были реальными и были ли потенциально смертельными, но, так или иначе, они тоже занимают свое место в семейных преданиях. Согласно им, у Муссолини была рубаха с одним рукавом, второй был оторван во время дуэли. Иногда он приходил домой с ранами от пуль или холодного оружия, ни одна из этих ран, впрочем, не была серьезной. Он сражался со своим предшественником на посту редактора Avanti Клаудио Тревесом, которого он называл «старухой» и «тошнотворным зайцем», и вернулся с этой дуэли с окровавленной головой и оторванным куском уха. Стиль его состоял не в парировании и нанесении ударов, он скорее был склонен к зрелищным импульсивным выпадам. Происходили дуэли тайно – в парках, на пустырях и кладбищах Милана, но ни одна из них не завершилась смертельным исходом. Возвращаясь домой с победой, Муссолини просил Ракеле приготовить спагетти вместо обычных тальятелле. Спагетти для Эдды стало блюдом дуэлей. Ракеле, тщательно хранившая все вещи Муссолини, настаивала на сохранении его окровавленных рубашек и даже дроби или пуль, извлеченных из его ран.

Политические раздоры по всей Италии выливались в стачки, демонстрации и уличные столкновения. Как автор большинства статей в Avanti Муссолини разжигал революционное пламя в социалистическом движении и сумел значительно повысить тираж и популярность газеты. Ранее прозвище «дуче» употреблялось по отношению к нему лишь изредка и иронично. Теперь оно закрепилось. Социалистический конгресс в Анконе в апреле 1914 года значительно усилил его политические позиции. Недовольные итальянцы ждали и искали лидера.

Затем 28 июня 1914 года в Сараево были убиты эрцгерцог Фердинанд и его жена. Австрия объявила войну Сербии, связанной союзническими отношениями с Россией, Англией и Францией. Италия оказалась в сложной ситуации. Будучи союзником Австрии на протяжении последних 32 лет и Германии в качестве члена Тройственного союза, она также была связана узами дружбы с Францией и Британией. Австрия, однако, удерживала под своим контролем города Тренте и Триест с их преимущественно итальянским населением, и такое положение вещей многими в Италии воспринималось как незавершенный процесс Рисорджименто. Обхаживаемая с обеих сторон, Италия поначалу выбрала позицию нейтралитета, горячо поддержанную Муссолини с социалистами, а также и королем, большей частью военных, парламентариев и даже папой Бенедиктом XV, который отказался признавать войну «справедливой».

Не все, однако, разделяли такую позицию. Националисты и футуристы настойчиво призывали к действию, вместе с некоторыми интеллектуалами, надеявшимися, что война сметет считающийся ими недееспособным правящий класс и принесет с собой новую более справедливую и более здоровую Италию. Под их влиянием взгляды Муссолини стали меняться. Свои статьи он стал подписывать L’homme qui cherche, то есть «человек в поиске». К сентябрю о нейтралитете он говорил уже как о позиции устаревшей и слабой. Нужно ли Италии, с пафосом вопрошал он, оставаться «безучастным свидетелем этой великой драмы»? В кругах пацифистов-социалистов его