Озаренные - Леонид Михайлович Жариков

class="p1">Собрание закончилось поздно. И когда все разошлись, Иван Никитченко еще сидел в опустевшем зале за столом президиума и дописывал протокол. Потом он собрал бумаги и вышел из клуба. Была уже ночь. В шахтерском поселке серыми громадами громоздились в свете уличных фонарей жилые дома, окруженные осенними деревьями и тишиной. На горизонте блестели тысячи огней, и там тоже было тихо. Кажется, весь мир спал, лишь где-то в степи слышался клекот запоздалой украинской брички, а может быть, это курлыкали журавли под осенними звездами. Отдаленно, наверно из соседнего рудничного поселка, доносились из репродуктора слова песни:

Летят перелетные птицы

В осенней дали голубой, —

Летят они в жаркие страны,

А я остаюся с тобой,

А я остаюся с тобою,

Родная навеки страна...

Иван шагал по тихой улице, ища в звездном небе журавлей: они видны, когда, пролетая, заслоняют собой мерцающие звезды.

Не хотелось спать. Долго бродил возле дома, тихонько, чтобы не разбудить жену, зашел в садик, который вырастил, глядя на Плетминцева, у себя под окнами.

Так и не заметил, как рассвет зарделся. И запели один за другим шахтерские гудки. Уже не одинокий тревожный зов, поднимающий на бой за свободу, звучал в рассветной степи, а хор гудков, празднующих победу жизни. Они гудели, воскрешая прошлое и зовя к будущему.

———

На столе лежит пожелтевший от времени старый плакат, напечатанный на грубой шершавой бумаге серого цвета. От плаката веет чем-то знакомым и давно забытым, отчего к сердцу подступает волнение. Сверху видна хорошо сохранившаяся крупная тревожная надпись:

ДОНЕЦКИЙ УГОЛЬ ДОЛЖЕН БЫТЬ НАШ!

На рисунке красноармеец эпохи гражданской войны стоит одной ногой на груди поверженного лупоглазого белогвардейца в золотых эполетах и крестах. В руке у красноармейца красная винтовка, на штыке — флажок с красными буквами «РСФСР».

Заметно, как художник, быть может, сам простой красноармеец, старался изобразить отважного воина красивым и гордым. Он вооружил его большим револьвером в новенькой кобуре, на груди нарисовал пышный красный бант.

Не выпуская винтовки, красноармеец указывает в степь, где дымятся на горизонте заводские трубы и видны вышки угольных шахт.

Под плакатом надписи:

НЕТ УГЛЯ — СТОЯТ ФАБРИКИ,

НЕТ УГЛЯ — СТАНУТ ПОЕЗДА!

ПОБЕДА НАД ДЕНИКИНСКИМИ БАНДАМИ —

ПОБЕДА НАД ГОЛОДОМ!

Первый раз в истории декретом, подписанным рукой В. И. Ленина, все заводы, фабрики и угольные копи были объявлены собственностью народа.

От царского режима достались молодому рабоче-крестьянскому государству старые заводы с допотопными полуручными станками, взорванные железные дороги, продырявленные снарядами паровозы.

Печальную картину являл собой единственный угольный бассейн страны — Донбасс. По всей степи потухли огни. Поселки, погруженные во тьму, можно было отыскать только по собачьему лаю. Шахты затопила вода, строения были разрушены, города опустели.

Лишь кое-где работали мелкие шахты — «мышеловки».

Шахтеры, в рваной одежде, в чунях, голодные, нарубив несколько пудов угля, вылезали из земли, брали винтовки и шли охранять шахту...

«Товарищи!

Революция в опасности! Если хотите спасти волю, землю и себя от рабства царизма и капитала, то вы, все как один, должны дать отпор нашему общему врагу пролетариата. Призываем вас, товарищи крестьяне, рабочие и солдаты, записаться в формирующиеся отряды.

Записавшиеся должны иметь удостоверение о своем поведении от волости, от Профессиональных союзов, от организации левого течения или от заводских комитетов.

Да здравствует коммунистическая революция!..»

Восемь лет мировой и гражданской войны отбросили Донбасс далеко назад. В 1920 году добыча угля снизилась до 9 миллионов тонн против довоенного 1913 года, когда было добыто в России рекордное количество угля — 29,1 миллиона тонн.

...9 миллионов тонн, 29 — какие скромные цифры! Теперь, когда мы добываем более 600 миллионов тонн угля, бесконечно далеким кажется недавнее прошлое. Гордость вызывает могучая поступь нашего времени, поступь, которая долго будет отдаваться в веках.

ОГНИ ДОНБАССА

Он идет, этот грозный век,

Слышу грохот и лязг его брони:

На всю шахту один человек

Будет, будто шутя, коногонить.

П. Беспощадный

Начало пути

Поезд шел по заснеженной, еще чуткой от предутренней тишины, темной степи. Время близилось к шести утра, однако по зимней поре за окном стояла непроглядная тьма, словно продолжалась ночь. Высоко в небе мигали холодные январские звезды.

Но далеко на горизонте заблестели электрические огни. С каждой минутой их становилось все больше. Еще километр, еще перегон, и взору открылась картина, полная неожиданной и волнующей красоты. Вдали разлилось такое половодье огней, такое живое сверканье объяло степь, что казалось, и впрямь все звезды неба осыпались на землю.

Начался Донбасс.

Вон мерцают одиночные огни какой-то шахты. А там, в стороне, гордо блещет прекрасное созвездие Горловки. Еще дальше, еле видно, протянулась трепещущая цепь огней Дзержинки.

Какое торжество света! Поистине Млечный Путь.

В глубоких недрах Донбасса в этот час тоже сверкали тысячи огней, там раскинулся гигантский — от Днепра до Дона — подземный город со своими улицами и переулками, проспектами и площадями. По ним днем и ночью идут на север и на юг, на запад и на восток шахтеры с лампами в руках, мчатся глазастые электровозы.

Ночь уходила, гася за собой огни. В степи посветлело, открылся дальний край с заводскими трубами, с одинокими черными горами шахтных терриконов.

Куда ни глянь — терриконы, их много, очень много. Они то подступают к городу, возвышаясь над крышами домов, черно-сизые, окутанные дымом, как вулканы, то едва виднеются в синей пелене, словно в тумане.

Это новые шахты раскинулись по степи...

Горловка. На проспекте имени Ленина выстроились в два ряда стройные пирамидальные тополя. Точно белые канаты повисли провода. Акации будто весной в цвету: зимнее солнце играет в блестках инея.

За ветвями заснеженных деревьев видна шахта «Кочегарка» — краса и гордость горловчан. Ее терриконы видны в степи на десятки километров. Шахтеры издалека узнают Горловку по этим горам-великанам.

Подземные выработки «Кочегарки» проходят под улицами города на глубине более километра. «Кочегарка» — старейшая шахта. Более ста лет стоит она здесь как великая Матерь всех окружающих близких и далеких, крупных и мелких шахт.

Это у ее терриконов вспыхнуло в 1905 году залитое