Татьяна Лиознова - Валентин Свининников

кто-то сказал, что для того, чтобы ребёнок родился красивым, надо смотреть на прекрасное. И мама часами простаивала перед картинами в Третьяковке, воспитывала в себе любовь и интерес к живописи (она была и музыкально одарённым человеком, прекрасно пела украинские песни). Мама могла, увидев, например, в “Огоньке” репродукцию какой-то картины, очень долго мне рассказывать, что за люди там изображены, как они жили в прошлом (что сделал и автор этих строк в своей книге «“Вечная Россия” Ильи Глазунова». – В. С.). Она с наивным упорством придумывала историю их жизни и глубоко верила в безошибочность своей версии. У нас была такая фигурка из Гжели: на санях сидят мужчина и женщина с двойняшками на руках, а лошадка везёт их. Изо всех гжельских вещиц, какие у нас были, мама больше всех любила эту, потому что гжельские художники по-настоящему народны. Рассказывая о том или ином событии, они исполнены симпатии, сострадания и юмора к своим персонажам. В гжельских композициях всегда рядом куры, собаки, ещё какие-то животные – это прелесть! У мамы эта фигурка стояла отдельно. Мама придумала про неё, что это молодой мужчина везёт жену из роддома, а она ему всё рассказывает, как тяжело рожала этих двойняшек. “А ты посмотри, как у неё ноги сложены замечательно, – говорила мама, в этом видна вся её бесхитростная натура, – …как она детей держит, а как она не жалуется, а просто рассказывает обо всём, что пережила, а он её очень внимательно слушает, и кажется даже, что лошадка в это время замедлила ход”.

Её рассказы проявляли во мне интерес к такому предмету, как сюжет. Для мамы сюжет был использованием всего знания о предмете. Иногда её рассказы рождали во мне и скептицизм по отношению к тому, о чём она говорила.

– А зарабатывает он мало, – изрекала она про очередной персонаж.

– Ну, откуда она могла это знать? – думала я.

Или:

– Ну, им всегда не хватало на еду, – сочиняла она.

И это было толчком, чтобы я сама начала думать об этом. Но помимо того, что мне открывалась правда и понимание ею народной души, какое даётся не окончанием факультета живописи, а сердечностью, добротой, мерой сочувствия к человеку, мне открывалось и многое другое, что было ей, наверное, неизвестно».

Впрочем, я далеко отклонился от основного повествования. Повторюсь, что с гибелью отца оборвалось детство Лиозновой, наступила юность с яростной борьбой за свою мечту, наступили её «университеты» – учёба во ВГИКе и первые шаги в творчестве. А рассказ о семье Лиозновых завершим несколькими штрихами отношений Татьяны Михайловны с мамой, Идой Израилевной.

Из бесед с Людмилой Лисиной я усвоил, что самым главным человеком в жизни Татьяны Михайловны оставалась её мама, которая ласково звала дочку Таточкой:

«После гибели отца на фронте в семье Лиозновых навсегда осталось ощущение хрупкости, ненадёжности этого мира. С детства Таточке приходилось выживать: в трудные времена они с мамой шили халаты на продажу, а когда не было возможности купить одежду, вязали свитера».

В то же время подруга Татьяны Михайловны школьных и студенческих лет Наталья Попова-Сараджева отмечала:

«Мама Тани, Ида Израилевна, запомнилась мне очень гостеприимным и добрым человеком. Она всегда чем-нибудь старалась угостить, что в те голодные годы было редкостью. Хотя нам, студентам, давали дополнительные пайки, которые мы между собой называли “УДП” – “умрём днём позже”».

Забавно, что подруга воспринимала комнату, разделенную занавеской, как две комнаты. Людмила Лисина, в свою очередь, отмечала, что «мама следила, чтобы Таточка умела вести хозяйство, хотя дочка не особенно этим увлекалась. Наш папа однажды спросил, умеет ли она готовить борщ? И её борщ удался на славу! Моего отца Ида Израилевна выделяла, всегда радушно принимала в своём доме:

– Так, я считаю, Вася – один из лучших!

– Нет, он лучший, просто очень скромный, – так они с дочкой перешучивались, смущая гостя».

А ведь мама очень строго подходила к отбору «женихов» Таточки! Ей, к слову, очень не нравился Арчил Гомиашвили – и материнское чутьё не подвело…

Забегая вперёд, скажу, что после окончания ВГИКа и увольнения с Киностудии имени Горького Лиознова какое-то время подрабатывала в «Литературной газете», и на неё обратил внимание главный редактор, известный писатель Константин Симонов. Однажды он даже подвёз её к дому. Поскольку Таточка задержалась, мама ждала её на улице у подъезда. И вдруг видит, как дочка выходит из машины, за рулем которой сидит немолодой мужчина. Строго спрашивает:

– Я тебе давала денег на такси?

– Нет, мам, это же сам Симонов меня подвёз!

– Я тебе деньги не давала! – отрезала Ида Израилевна.

И всё.

«Ну и я подумала – где я, а где Симонов? – рассказывала потом Татьяна Михайловна». Маму она слушалась, берегла, делала всё возможное, чтобы продлить драгоценную её жизнь. Перебирая её письма к Иде Израилевне, сохранившиеся в архиве, я не могу без подступающих слёз читать такое, к примеру, послание:

«Мамусь! Здорово!

Очень смешная ситуация. Мы с тобой в разных концах и обе в больнице. Ходят от одной к другой наши верные гонцы, а мы с тобой полёживаем! Ну не совсем, ты, слава Богу, на ногах. Я так и знала, что маленький скачок давления тебе не миновать. Так оно и было. Мне никто об этом не говорил, да я сама, когда позвонила домой, знала, что что-то не так. Но теперь держись. Обязательно подлечись. И будь веселей.

Я пока хожу, гуляю. Анализы все хорошие. Осталось не очень много. Пока делают ингаляцию, так как знают, что я расположена к ангинам. Поэтому страхуют, так сказать.

Тут очень хорошо. Спокойно. Люди хорошие.

Чувствую себя без всякого вранья очень хорошо. Очень хорошо сплю. Отлично ем. В общем, всё идёт как надо. Ты возьми себя в руки и не давай себе повода даже на минуту забеспокоиться обо мне. Всё идёт как надо и наилучшим способом.

Целую тебя. Будь молодцом.

Тата».

Подчёркивания в письме – её. Всё она понимала в материнских мыслях и заботах… А её «верные гонцы» знали, каково ей было в те минуты, когда она писала эти строки…

И вот так рассказывала Татьяна Михайловна о матери:

«Моя мама не имела никакого отношения к кино, она была крестьянской девчонкой из села Корюковка на Украине, Черниговская область (в одном из интервью речь о Херсонской области, но в автобиографии, написанной самой Лиозновой, указана именно Черниговская область. – В. С.). Три класса образования у неё было, но она самообразовывалась вместе со мной: раньше меня прочитывала газеты, я в экспедиции получала самые толстые письма, и