Повесть о Верещагине - Константин Иванович Коничев

крепостным. Дворня переглядывалась, шепталась. Все понимали, что барин распорядился выдать им провизию, испугавшись неожиданного приезда царя. А вдруг он заглянет в усадьбу и спросит барина: «Скажи-ка, голубчик, как поживают у тебя мужички да служивые люди?» — а у нашего барина полный порядочек: до самого Покрова всем харч роздал!.. Не подкопаешься!..

Алексей Верещагин совещался со своим братом и исправником недолго, выпил с ними крепкой малиновой настойки и посоветовал всех мужиков вырядить по-праздничному и отправить рано утром в Любцы на молебен по случаю проезда царя. Пошумел Алексей, побряцал крестами и медалями и уехал наводить порядок в своих хоромах. Между тем Васин отец и череповецкий исправник собрали мужиков в Пертовке перед крыльцом барского дома. Краснолицый исправник с аксельбантами, покачиваясь и опираясь на саблю, вышел на крыльцо. За ним встал Васин отец. Первым начал свою речь исправник:

— Мимо нас проезжает государь император. Он посетит село Любцы. Всем вам быть там у церкви. И как царь пойдет с парохода, кричите «ура!» сколько сил ваших хватит. Но вы, мерзавцы и темные люди, не подумайте заикнуться в присутствии его величества о «воле». Не смейте сердить государя и нас. Помните, что царь приедет и уедет, а я и барии ваш останемся. И пеняйте тогда на себя, если кто-нибудь из вас, паршивцев, проронит одно только слово «воля». Поняли?..

Мужики молчали.

Вася Верещагин сидел на лестнице и смотрел снизу вверх то на исправника, то на отца, возбужденного вином и взволнованного предстоящей встречей. А когда заговорил отец, Вася стыдливо опустил голову и лишь иногда украдкой посматривал на мужиков, подмечая, какое впечатление производят на них слова отца.

— Главное вам, мужички мои, уже объявил господин исправник. Запомните его слова! — тоном приказа сказал помещик и на минуту замолк. Толпа слегка зашевелилась.

— А воля всё ж таки будет… — нерешительно проронил кто-то в тишине.

— Воля?! — рявкнул Верещагин и шагнул вперед. — Вот она где, ваша воля! — и показал сжатый кулак, украшенный двумя золотыми кольцами. — Староста! Запиши фамилию, кто это сказал… — и, вернувшись на место, продолжил свою речь: — Я буду краснеть и бледнеть, если государь император взглянет проездом на мои поля. Земля моя вами истощена, не унавожена, родит плохо. Урожай ржи и пшеницы хилый. Разве так прежде работали на помещика? Вы мою землю не пашете, а только вроде бы для виду слегка ковыряете. Лодыри вы, да еще воли хотите. Мой лес вы безнаказанно губите. Кто вам позволил лыко драть?.. — Помещик поперхнулся, закашлялся и достал из кармана сюртука большой вышитый платок. И опять чей-то голос, более смелый, чем прежний, перебил его:

— А если, барин, нам лыко не драть, так и лаптей не нашивать; из лыка мы и корзины плетем. А не будь корзины, во что грибы да ягоды собирать? Да и по миру не с чем будет ходить…

— Ну ладно, черт с вами, лыко дерите, только с позволения старосты. А зачем вы березы портите, зачем из моих берез весной сок выкачиваете?..

— У нас и сласти-то только — березовый сок…

Понял барин Верещагин, что, видно, наливки перехватил малость, — не получается у него убедительной речи. Постоял, подумал и закричал на старосту:

— А ты, Олеха, тяпа-растяпа! Почему не смотришь, почему не требуешь с мужиков?! Встать, когда я с тобой говорю!

Староста, сидевший на лестнице рядом с Васяткой, испуганно выпрямился и, уставившись глазами на барина, забормотал:

— Да я и то смотрю, да как с них потребуешь! Свое-то им дороже…

Наступила тишина. Было слышно, как отдувался исправник да чирикали под кровлей ласточки в многочисленных гнездах. Легкий ветерок шелестел листьями старых лип, окружавших усадьбу.

— Васятка, ты скажи мужикам слово! Прибавь от себя. Ты теперь не маленький, — потребовал отец.

— Нечего мне, папа, им сказать… И не буду!..

Гнев Верещагина, вскипевший против мужиков, обрушился на непокорную голову сына. С налитыми кровью глазами помещик спустился на две-три ступени вниз и ударил сына.

— Рас-с-сходись! — крикнул исправник. — Завтра рано утром все в Любцы!..

Мужики стали расходиться по своим избам.

Вася Верещагин, переживая горькую обиду на отца, шел по улице со стиснутыми зубами, сам не зная куда. В помещичьих покоях, не стесняясь исправника, Васина мать плакала и кричала на супруга — зачем он не сдержался при людях. Потом, под вечер, разыскала она Васю в избе у охотника Степана. Степан чистил старое кремневое ружье и для прочности медной проволокой припутывал ствол к самодельному некрашеному прикладу.

— Вася, Васенька, иди домой, — из сеней позвала сына Анна Николаевна. — Иди, миленькой! У отца смягчилось сердце на тебя и гнев прошел.

— Мама, не уговаривай, — ответил Вася и отвернулся от матери к узкому окну с тусклыми, позеленевшими стеклами.

— Отец уже забыл об этом, пойдем домой! — плачущим голосом снова позвала мать.

— Очень у моего отца память коротка. Я этого никогда, мама, не забуду. И постараюсь жить так, чтобы отец не видел меня… Ступай, мама, не тревожь меня… Сегодня я уйду в ночное, к ребятам в поскотину. Завтра возьму у Степана ружье и пороховницу и пойду в болото на охоту. Хоть к черту на рога!..

Мать переступила порог и, согнувшись под полатями, прошла в избу. Она схватила сына за руку:

— Как же так, на охоту? Степан, приказываю не давать ему ружья!..

— Я и без ружья.

— А молебен? А государь в Любцах будет?..

— Это меня не касается. Царя я видел в Морском корпусе, видел на параде, на Царицыном лугу. Обыкновенный человек!..

— Ну, барыня, и отчаянная