Амани Уисааль - Проданная в рабство

Ознакомительный фрагмент

– Марга? – неуверенно выдавила она, выпучив глаза.

Я отрицательно покачала головой. По щекам покатились обжигающие слезы. Мы стояли еще с минуту под тихое ворчание мужчины, причитающего над разбитой бутылкой, теперь к запаху мочи и сырости примешался еще аромат некачественного спиртного.

– Скарлетт! – выдохнула сестра и уселась на пол, горько зарыдав, словно перед ней был призрак.

Тут опомнился молодой человек, со страхом повернулся ко мне и, несколько раз перекрестившись, произнес «чур меня!». Мы с Жози засмеялись, глядя на него.

– Ты ему не рассказала о сестрах? – спросила я, наблюдая, как удивленно он смотрит то на меня, то на Жозефину, периодически потирая глаза.

– Не было надобности! – смеясь, произнесла моя сестра и обратилась к мужчине: – Слышь, Мишка, сестра это моя! Не очкуй, не крейзонулся ты пока и я не раздвоилась!

Он недоверчиво посмотрел на меня и, оттолкнув Жози, прошел в квартиру, тихо ворча, словно старичок.

– Ты если пожить, то это… негде у нас, – виновато произнесла родственница, глядя на мою внушительную сумку.

– Нет, не беспокойся! – опомнилась я, после кратковременного ступора и, посмотрев на сумку с продовольствием, пробубнила: – Это… слово забыла… не подарок… не презент… гостинцы!

Жозефина, обрадовавшись как ребенок, бросилась к сумке и заботливо высвободила ее из моих рук.

– Тяжеленькая, – прокомментировала она, внося ее в квартиру. Я последовала за ней. В доме было мрачно. Посреди комнаты стоял стол, захламленный грязной посудой и пустыми бутылками. Из мебели был еще старинный шкаф и разобранный диван с несвежим бельем, а также просиженное кресло. По углам болталась паутина. Комнату тускло освещала лампочка, болтающаяся на проводе, и выглядело это так убого, что у меня навернулись слезы. Пока я осматривалась, Жозефина ковырялась в сумке с продуктами.

– О, огурчики! Прекрасный закусон, и рассольник сгодится. А это чего? Сыр? Вкусняшка! Лучок и… творог… А выпить ничо не взяла? – раздосадовано спросила она. Казалось, что продукты моментально обесценились для нее без выпивки.

Зашумел смыв воды в туалете, и через мгновение в комнате появился молодой человек. Он все еще смотрел на меня с недоверием, видимо его настораживала наша с Жозефиной похожесть. Я почему-то вспомнила, как алкоголь периодически сводил с ума отца. Он и трезвый-то путал наши имена, а когда напивался, то мы для него все были на одно лицо.

– Что это за карусель? – кричал отец, рассматривая нас поочередно. – Прекратите мучить меня!

Мы стояли по стойке смирно, вытянувшись, как солдаты. Он начинал кричать, что люди с одинаковыми лицами – это происки дьявола. Однажды он взял нож, желая вырезать нам на лбу начальные буквы имен, чтобы больше не путаться. Ближе всех к нему стояла Жозефина – с нее он и решил начать.

– Папочка, миленький, родненький, не надо! – взмолилась Жози, повиснув на его руке, но в затуманенном алкогольными парами мозге не было места жалости, он казалось, не слышал ее, а у нее не хватало сил вырваться… Нам было всего по пять лет!

Я запомнила тот вечер и то, как билось мое сердце, сотрясая все тело. Я зажмурилась, когда острие ножа блеснуло над гладким лобиком сестры. Она громко закричала, и тут вихрем на кухню влетела мать и тут же высвободила дочь из лап чудовища. Я внимательно присмотрелась к припухшему лицу сестры, маленький шрам на лбу сестры – память о том зловещем вечере – был немного заметен.

– Мишаня, познакомься, – вяло мямлила она, – Это моя сестра…

– Айсу! – перебила я Жози, представившись своим новым именем, и протянула ему руку. Он помешкал, но потом все же пожал ее. На лице моей родственницы читалось недоумение, она поправила замызганный халат и удивленно уставилась на меня, и мне нужно было что-то ответить, чтобы избавиться от неловкой паузы:

– Мне поменяли имя еще в детстве. И вот уже двадцать лет называют Айсу. Я привыкла!

– Моя сестра… уезжала, – пояснила она Михаилу и после обратилась ко мне: – В… другую страну?..

– На другую планету, – отозвалась я с грустью. И хотя на данный момент мне жаловаться было не на что, я все же оглядывалась назад с печалью. Жозефина заметила мелькнувшую на моем лице грусть, но задавать вопросы не осмелилась. Я была ей благодарна за невмешательство и вялый интерес к подробностям моей непростой жизни. Она вытаращила глаза на молодого человека и растеряно развела руками, произнеся:

– Мишаня, так у нас даже нечем отметить приезд Алсу!

– Айсу, – поправила я ее. – Через «й».

– Нуда… я и говорю! В общем, ничего не знаю: где хочешь, там и доставай бухло! – произнесла она строго, пригрозив ему кулаком.

– Так я-то не виноват! Она притворилась тобой и пошла за мной! Сказала бы, что она – не ты, и я бы не выронил пакет! А теперь я – крайний! Легко обвинить невиновного! – замямлил он.

Мне наконец-то удалось рассмотреть его лицо: ему было чуть за двадцать, а может и того меньше, если побрить и умыть. Пока я размышляла о характере их взаимоотношений, они чуть не разодрались. Жозефина ухватила его за грудки и сотрясала, хотя была значительно меньше ростом, а она скулил, как щенок, что бутылка разбита не по его вине.

– Неужели так необходимо пить? – воскликнула я, оттащив сестру.

– А как по-другому?! Это обычай такой! Пришел гость – чарки наполняй! Древнерусский обычай! Сестренка, есть взаймы рублей двести? – виновато произнесла радушная хозяйка. Я поспешно полезла в сумку, висящую на плече, достала кошелек, из которого вытащила тысячу рублей, случайно заметив слишком любопытный взгляд Жози, пытающейся оценить, сколько у меня наличности.

– Я вижу твои дела пошли в гору, Скарлетт! То есть Айсу! Деньжата водятся. Это хорошо… Теперь без них никуда. Есть они – все пути-дорожки открыты перед тобой. Нет их – хоть помирай! Тебе хорошо, наверное, платят!

– Не жалуюсь, – выдавила я с улыбкой, смутившись.

– Что ж, Мишаня, беги в магазин! Возьми три бутылки нормальной водки! – объявила Жозефина, протянув ему зеленую бумажку.

– А закусь? Жрать хочу! – произнес молодой человек, шмыгнув носом.

– Жратвы – завались! Сестра принесла, позаботилась! На неделю хватит, – кивнула хозяйка квартиры на сумку.

– Я пельменей хочу, – бубнил он, рассматривая тысячу. Михаил напоминал рослого ребенка, скромно выпрашивающего у матери дорогую покупку. Я поспешно достала еще тысячу и протянула ему, предложив купить пельмени, колбасы и все, что он захочет, но Жози перехватила купюру и убрала в карман своего заношенного халата, при этом строго сказала: