Бармен отеля «Ритц» - Филипп Коллен

Ля Шапель, но их бомбы превратили целые улицы города в руины. Никогда еще смерть и разруха не подбирались так близко к сердцу Парижа. Страх – постоянный спутник каждого парижанина, никто не знает, что может случиться. Вот почему вчера город кинулся к старому маршалу.

Несколько лет назад Франк и сам бы в него поверил…

Сдрейфили – и побежали к Старику: спаси, помоги!..

Случайность или следствие? Ровно через сутки бармена вызвала к себе в кабинет Вдова. «Мадам Ритц имеет к вам одно предложение», – сказал Элмигер по телефону.

Управляющий выглядит удрученным – Мари-Луиза бодра, как никогда. В комнате густо пахнет лилиями, которые она обожает, – у Франка же от них неудержимо свербит в носу. Каждое утро Вдова заполняет этими цветами всю свою коллекцию ваз.

– Дорогой месье Мейер, ваш день рождения удался на славу: столько людей! Все знаменитости Парижа, мои поздравления! И мне в голову пришла одна мысль…

Франка тянет чихнуть, но нельзя. Он ждет продолжения.

– Я подумала, что можно было бы организовать такую же вечеринку на день рождения мадемуазель Арлетти. Это 15 мая. Что скажете?

Какие вечеринки после недавней трагедии?

– И конечно, вы получите процент от выручки.

Франк чувствует, что стоящий справа от него Элмигер кипит от негодования. Взгляд управляющего молит его отфутболить предложение.

– О, – добавляет Мари-Луиза, – если вы ждете поддержки со стороны месье Элмигера, то не дождетесь. Он не одобряет. Мне нужно ваше мнение, Франк.

– Ну… ситуация очень шаткая, сударыня.

– Ничего подобного! Вы видели вчерашний триумф Маршала? Страна не хочет английской или американской Франции, их бомбы только и делают, что убивают невинных людей! Они и есть настоящие монстры!

Ее щеки заливает краска. Элмигер делает шаг вперед.

– Позвольте, сударыня. Как я уже говорил вам до того, как мы пригласили сюда Франка, следует прежде всего думать о будущем «Ритца».

– О будущем? – фыркает Мари-Луиза. – Так попробуйте описать его, мистер Элмигер!

– Мне это совершенно не по силам, сударыня.

– В том-то и проблема!

– Но перед лицом столь неопределенного будущего, мне кажется, нам следует установить в политике нашего заведения что-то вроде швейцарского нейтралитета. Если в ближайшие месяцы немецким войскам прикажут покинуть Париж, мы должны доказать их преемникам, что были жертвами нацистов, что мы тоже подверглись оккупации. В противном случае, поверьте, у вас могут конфисковать «Ритц».

– Лучше смерть!

– Так что лучше не устраивать, тем более по собственной инициативе, праздник в честь фигуры, столь явно благосклонной к оккупантам… Добавлю, сударыня, что слухи о высадке союзников все чаще циркулируют в среде немецких офицеров. Разве не говорят об этом в вашем баре, месье Мейер?

Франк подтверждает. Мари-Луиза Ритц отмахивается от них, как от дурной мысли.

– Вы оба просто выводите меня из себя, – говорит она. – Вы способны отравить любую радость. Что ж, я откажусь от идеи устроить день рождения мадемуазель Арлетти. Но вам я приказываю и дальше относиться к нашим гостям с величайшей заботой! Наше настоящее, господа, – это немцы.

Элмигер прав, думает Франк, выходя из кабинета Вдовы. С уходом немцев мы должны любой ценой отбить душок коллаборационизма, который витает на Вандомской площади. И здесь не хватит снопа лилий.

В носу продолжает свербить даже в коридоре – и тут он обнаруживает Бланш Озелло, которую не видел со дня своего рождения.

Бланш!

Уже три недели он думает о ней каждый день, пряча в карман пиджака полученные от Ферзена документы. Он так и не нашел смелости сообщить ей о том, что они готовы, и нежелание потерять ее только усиливает колебания Франка. Но, видя улыбку на ее лице – таком же исхудалом, но оживленном, он знает, что на этот раз не струсит.

– Здравствуйте, мадам, – говорит он и сразу тянется рукой к пиджаку. – Как вы…

Но Бланш обрывает его:

– О, Франк, мы с вами не возвращались к разговору о тех документах для Америки, о которых я вас просила. Я была так слаба после выхода из тюрьмы. Не знаю, отчего мне вздумалось бежать. Но что бы я там делала совсем одна? Моя жизнь – в Париже. Мое место – здесь.

Франк не двигается с места.

– Прекрасно, сударыня, – с трудом выговаривает он через несколько секунд.

– Ну и ну! Вот так лицо! Только не говорите, что вы хотели бы отправить меня в Америку? Теперь мне не страшно. Америка сама придет ко мне, Франк. Ну же, не падайте духом!

Она на миг кладет руку ему на плечо и ускользает по коридору к выходу.

А Франк Мейер после заминки продолжает свой путь в бар, стараясь не смотреть в зеркала Галереи чудес.

8

18 мая 1944 г.

Высадка, которую ждут со дня на день, все задерживается. Прошло уже три недели, а союзники пока шлют одни самолеты. Каждое утро газеты перепевают все те же новости: союзники бомбят, немцы казнят «террористов». Время в отеле «Ритц» остановилось. Все выжидают. Завсегдатаи западного крыла хандрят на фоне остатков былой роскоши и утешаются, только сравнивая себя с внешним миром или лениво потягивая коктейли у стойки Франка Мейера. В восточном крыле, на половине немцев, все активно следят друг за другом. И еще пьют в неслабых количествах – запасы шнапса подходят к концу.

А посреди этого грустного представления, в строгой тайне, у стойки продолжается обмен шифровками. В переписке участвует с полдюжины человек, иногда в форме, иногда в штатском, то в начале смены, то в самый наплыв посетителей, но всегда – крайне осторожно. И с Франком в качестве главного почтальона. Несколько стихотворных строк, но чаще – загадочные фразы или столбики цифр, похожие на конные ставки. К величайшему удивлению Франка подпольная игра на скачках возобновилась: видимо, на этот счет дано соответствующее указание, дабы умножить количество бумажек, которые циркулируют под прилавком, и сбить со следа.

Еды на кухне теперь почти не остается, отнести что-то домой все труднее. Когда Франк не на работе, он выгуливает свою хандру по улицам Парижа, засунув руки в карманы, стараясь не распускать чувства и кулаки. Жан-Жак проводит свободное время с новой подружкой – Франк не знаком с ней, знает только, что та работает продавщицей в Galeries Lafayette на Больших бульварах. Полина на несколько дней уехала в Блуа, к своей лучшей подруге Люсетте. В последнее время Франк часто вспоминает мать. Что бы она подумала о сыне, о его жизни в этой странной войне? Дезертир, окопавшийся в «Ритце»? Трус, не способный признаться женщине в любви? Без сомнения, она нашла бы