Непокоренные. Война и судьбы - Юрий Иванович Хоба

Кишка кишке, как говорится, кукиш кажут, а лодка их перебранку на всю округу с утроенной силой озвучивает.

— Чем все закончилось?

— Полночной трапезой. Иначе бы скандалистки уснуть не дали… Так что налегайте на еду. И тогда, гарантирую, никакая чертовщинка вас не потревожит. Разве что ежик…

— Он действительно болтливый?

— Вернее, излишне шумный. Видите ли, ежикам одно время пришлось соседствовать с мамонтами, которые хотя и считались добродушными гигантами, но мелюзгу у себя под ногами не замечали. Поэтому ежикам, во избежание наезда, пришлось прибегнуть к шумовым эффектам… А приходивший ко мне в гости под иву пыхтел почище дикого поросенка. И так чавкал предложенным угощением, что, надо думать, порог Бычья Башка слюной изошел. Потом ежик переплыл проточку и еще около получаса слонялся по острову. Наверное, рассказывал вашим знакомым бабочкам, как сытно поужинал у костерка.

— Глеб Сергеевич, вы подчас говорите такие вещи, что я готова считать вас ясновидящим. Откуда это?

— Давно брожу по земле, кое-чему научился.

— Мне кажется, что стандартного житейского опыта будет маловато, — возразила Рита, укрощая ивовым прутиком расшалившиеся головешки. — Надобно иметь еще и зрячую душу… К слову, Глеб Сергеевич, я хотела поинтересоваться еще раньше… когда пытались обсудить тему дежавю… Вы в переселение душ верите?

— Как и все, кто осознал, что одной жизни крайне мало, и кто безнадежно опоздал.

— Это обо мне… Я, Глеб Сергеевич, только и делаю, что опаздываю. На спортивную гимнастику привели слишком поздно, музыкальную школу закрыли на второй день после моего поступления. Пыталась самостоятельно научиться рисовать — сплошная мазня. Так бы и продолжала ваш искать способ, как утолить творческий зуд, но, спасибо родителям, фотоаппарат подарили. Стала лауреатом областного конкурса, пригласили на работу в молодежную газету. А теперь — вольная охотница. Только, в отличие от Артемиды, промахи даю. В разгромной рецензии по поводу моего фотоальбома так и сказано: «Автор не лишен искры Божьей, но даже мастерски запечатленный пейзаж без человека мертв».

— Рецензия мне не попадалась, — молвил Глеб, прикуривая от услужливо подкатившейся головешки. — А вот альбом листать довелось.

— И?..

— Скажу одно — если бы ваши работы показались малоинтересными, я бы ни за какие коврижки не согласился устроить вам экскурсию по заповеднику. И уж точно бы не повез туда, где предпочитаю быть в одиночестве. И еще — по моему глубокому убеждению, у критика катастрофически хромает зрение. Если он вообще не ослеп на оба глаза. Иначе бы увидел, что человек незримо присутствует в каждой из ваших работ. Будь то «Березы на утесе», «Осиротевшая тарзанка», «Осенняя дубрава»… Последняя впечатлила особенно. Байрачный лес, смурное небо, теряющаяся среди тяжеловесных дубов дорога. Так и кажется, что на ней покажется женщина в монашеском одеянии.

— Глеб Сергеевич, — со страхом и удивлением в голосе молвила Рита. — Я ведь ту женщину видела. Только смутно… Может быть, вы даже знаете, в какой монастырь она идет?

— Знаю. Но сейчас она присядет у нашего костерка. И хотя монахиням вино противопоказано, она пригубит чарку под третий тост.

— Наконец-то, — выдохнула Рита и бросила наполовину обглоданный огнем ивовый прутик в костер. — А я решила, что вы опять передоверите роль тамады кому-нибудь постороннему. Например, птичке, которая кричит так, будто ее периодически дергают за хвостик.

— Это — козодой, сплюшка. Симпатичная маленькая врунья. Утверждает, будто бы спит, а сама до рассвета бодрствует… Ну что, за присутствующих здесь дам?

— В таком случае, Глеб Сергеевич, налейте мне отравы покрепче. Гулять так гулять… Я сейчас чувствую себя сбежавшим в самоволку солдатом. Автомат в угол, туда же и бронежилет.

— Бронежилет все-таки оставьте. Вдруг шальная пуля. Она ведь не разбирает, в самоволке вы или на боевом посту. Болеть потом будет, шрам останется.

— Вы так думаете? — после коротких раздумий спросила Рита. — Бесшабашный порыв штука опасная… Только вот бронежилет мешает сполна вкусить праздник, который вы мне подарили. И в довесок к нему — похожий на серебряный слиток остров.

Наверное, Глебу не следовало упоминать о шальной пуле. Рита не то, чтобы сникла, однако сияние налитого в бокалы шампанского сделалось менее ярким. А может, подействовала водка, которую спутница выпила на гусарский манер. Одним махом.

Да и время было запредельное, о чем каждые две-три минуты напоминал козодой.

— Ложитесь-ка вы отдыхать, — посоветовал Глеб. — Я постелю вам в салоне. Есть плед, из меховой куртки можно соорудить подушку.

— А можно все это сюда, к костерку? Чтобы не проспать приход ежика. Вы ведь, как я понимаю, тоже собираетесь спать под звездами?

— Пока нет. Посижу еще. А потом, может быть, тоже вздремну. Но прежде уберу еду в холодильник. Вам завтра пригодится. А ежу оставлю на салфетке хлеба, сардин и колбасы.

— Уютненько-то как, — сонным голосом молвила Рита. — Я сейчас вроде кенгуренка, который в мамкину сумку забрался.

— Станет еще уютнее, — пообещал Глеб, — когда окроплю плед антикомарином. Вдруг какому-нибудь комарику наскучит компания ночующих на острове бабочек.

— Глеб Сергеевич, пожелайте мне что-нибудь на сон грядущий…

— Случай из разряда тяжелых… Ну, скажите на милость, что еще пожелать человеку, у которого все есть? Обаяние, ум, зрячая душа…

— А в придачу еще и остров. В таком случае расскажите о нем. Откуда он взялся? И почему соловьям нравятся заросли серебристого лоха, который под Троицын день сводит с ума все живое?

— Все очень просто. Вначале на мель село плывшее по реке дерево. Потом течением к нему прибило парочку коряг.

— Глеб Сергеевич, что-то шуршит. Не ежик ли пришел в гости?

— Ветер. Когда ежик придет, я вас обязательно разбужу… Затем дерево с корягами объединенными усилиями принялись задерживать все, что катилось с верховий к устью. Ветки, сорванные с якорей водоросли, семена ромашек, бутылки из-под газировки… Поэтому основание молодых островов наполовину состоит из посуды. Ну и в конечном итоге…

Колыбельную повесть о речных островах пришлось прервать на полуфразе. Рита уснула. И ресницы ее вздрагивали точно так же, как крылья ночующих на острове бабочек.

— Не беда, — утешил себя Глеб. — Пусть спит. Расскажу завтра по дороге в заповедник. А не получится завтра, то в следующей жизни. Надеюсь, комендантский час к тому времени отменят.

Чтобы не потревожить излишне пристальным взглядом спящую, стал смотреть в ночь, которую без устали славил порог Бычья Башка. Только и там увидел невыразимо милое лицо и перехваченные ремешками легкомысленных босоножек бронзовые щиколотки, которые он слишком поздно встретил в этой жизни.

Впрочем, обделенным себя Глеб не почувствовал. Грех жаловаться на судьбу тому, в чью душу вошла женщина. Такая же обаятельная, как родник под облаками и сама ночь, раскидистую крону которой усыпали