Письма. Том второй - Томас Клейтон Вулф

делать: мне больше ничего не остается – дай Бог, чтобы это не было так жестоко и трудно. Теперь я должен открыто сказать вам некоторые вещи – гораздо более открыто, чем я когда-либо мог сказать вам лично, но если я не могу сказать их вам, то с кем, ради Бога, мне говорить? Я постараюсь никогда не причинять вам страданий и неудобств – сейчас я очень боюсь, что причиню вам разочарование, не выполнив работу, которую вы от меня ожидаете. Я должен сказать вам прямо, что вы занимаете огромное место в моей вере и привязанности. Пожалуйста, не думайте, что я преувеличиваю, и не смущайтесь этим заявлением. Я думаю, что это очень несправедливо по отношению к вам, что я чувствую себя так, я не имею права возлагать бремя этого чувства на любого человека, но я думаю, что вы стали для меня символом этой внешней силы…

[письмо обрывается на этом месте]

Максвеллу Перкинсу

Гранд Траст Ко

Лондон

27 октября 1930 года

Дорогой мистер Перкинс:

Я пишу вам отдельное письмо, в котором рассказываю все, что можно рассказать о себе в настоящее время: это касается другого вопроса. Два … нью-йоркских дантиста пытаются вымогать у меня 525 долларов за две недели неудовлетворительной работы. Я оставил мистеру Дэрроу поручение заплатить им, но, к счастью, сказал ему, чтобы он не выходил за пределы 200 долларов, что, как я полагал, оставит большой излишек. Теперь эти дантисты угрожают зловещими вещами, если я немедленно не заплачу полностью. Я вежливо написал им, что у меня нет денег, чтобы оплатить такой счет, и никогда не было. (Один из них только что вернулся из отпуска, когда я уезжал, дела были плохи, и я думаю, что он намеревался, чтобы я заплатил за него). В письмах к мистеру Дэрроу они угрожают «передать дело в руки своего парижского представителя» – почему именно в Париж, я не знаю: я там не живу и не имею никаких связей. Здесь, в Лондоне, меня заверили, что они ничего не могут тронуть в Европе – ни кредитных писем, ни личных вещей.

Теперь я уже достаточно беспокоюсь. Я не пытаюсь уклониться от уплаты долга, но я говорю вам, что это отвратительно: один человек взял 285 долларов за то, что видел меня пять раз и сделал неудовлетворительную работу. Если у меня есть деньги в Америке – то есть в «Скрибнерс», – я хочу, чтобы они были защищены от этих людей любым возможным способом. Я не знаю законов, но мне известно, что я имею право распоряжаться своими деньгами по своему усмотрению, и поэтому я посылаю вам отдельное заявление, в котором я передаю вам все причитающиеся мне деньги. Эти люди пытаются получить от меня деньги, которые я не могу позволить себе потерять. У меня осталось достаточно средств, чтобы заплатить им сполна, это мошенничество. Давайте не дадим им этого сделать: пожалуйста, храните мои деньги у себя, если это необходимо для их защиты – вы можете позволить мне получить их по мере необходимости, я не буду вас беспокоить, но они не смогут их тронуть. Дай Бог, чтобы у меня было хоть немного покоя. Я пишу вам длинное письмо. Я закончу эту книгу, да поможет мне Бог, и если муки и одиночество могут сделать книгу, она будет хорошей. Вы – единственный человек в мире, к которому я могу обратиться, – я одинокий изгнанник. Люди в уютных домах, окруженные друзьями, могут усмехаться, но это простая Божья правда! Погода здесь похожа на мокрое серое одеяло; страдания на лицах бедняков; король открыл сегодня парламент; в мире есть только одно захватывающее и интересное место – и это Америка: но я не пал духом и займусь книгой, только сейчас, сейчас – время, когда они не должны меня беспокоить. Я пишу вам длинное письмо – не могу выразить, как мне не хватает встречи с вами, несправедливо заставлять себя козлом отпущения.

Джулии Элизабет Вулф

Лондон

11 ноября 1930 года

Дорогая мама:

Прости, что не писал тебе так долго, но с момента приезда в Англию я был занят работой, и время пролетело быстро. Мне очень трудно писать письма, пока я пишу книгу – не знаю почему, – и, боюсь, многие письма остались без ответа. Фред держит меня в курсе семейных новостей, а я стараюсь держать его в курсе своих передвижений. Похоже, сейчас не лучшее время для всех, и семья, очевидно, сильно пострадала: вряд ли все может быть хуже, чем есть, и я уверен, что Новый год принесет перемены к лучшему. Уверяю вас, я готов сделать все, что в моих силах, чтобы помочь – не знаю, насколько это будет возможно, но я сделаю это с радостью. Все еще образуется, а пока мы должны сплотиться и не унывать. В Америке все не может быть так плохо, как в Англии, потому что безработица здесь, боюсь, навсегда. Людей слишком много для такой маленькой страны, а работы не хватает. Люди так долго терпели лишения, бедность и недостаток пищи, что это отразилось на их духе. Я думаю, что они находятся в подавленном и унылом состоянии и не способны прилагать большие усилия – надеюсь, я ошибаюсь. Кроме того, английский климат оправдывает свою репутацию: в это время года здесь так много дождей, туманов и уныния, что очень трудно сохранять бодрость, даже если у вас нет причин для депрессии. Бог знает, как тяжело приходится тысячам несчастных, у которых нет ни крова, ни денег на еду. В этой стране более 2,5 миллиона человек не имеют работы – как я понимаю, на родине их число составляет 5 миллионов или даже больше, – но у нас это продолжается уже много лет: у нас большая богатая страна, которая еще не полностью развита, и, как мне кажется, у нас всегда должно быть достаточно еды. Кроме того, у нас гораздо более благоприятный климат, чем у этих людей. Так что у нас все может быть еще хуже.

На этот раз люди в Англии были очень добры ко мне, я познакомился с некоторыми знаменитыми людьми и получил больше приглашений, чем мог бы использовать. Я мало выхожу в свет и по мере сил работаю над новой книгой. В этом году я, вероятно, буду здесь на Рождество, но мне не придется проводить его в одиночестве, потому что у меня уже есть два приглашения – конечно, я очень благодарен за эту доброту. За это время я