Гюстав Курбе - Герстл Мак

Глава 21

Выставка 1867 года

Правительство объявило о новой Всемирной выставке, подобной Выставке 1855 года; она должна была состояться в Париже в 1867 году. И снова Курбе решил соревноваться с официальной экспозицией, открыв одновременно с ней независимую выставку собственных работ. Всемирная выставка располагалась частично на Елисейских полях, частично на Марсовом поле, на левом берегу Сены, с павильонами искусств и в той и в другой части. Курбе арендовал участок земли на площади Альма, как раз посередине между обеими половинами Всемирной выставки, недалеко от места, где помещалась его персональная выставка в 1855 году. Под наблюдением все того же архитектора Леона Изабе была сооружена картинная галерея несколько больших размеров и посолидней, чем двенадцать лет назад, так как он собирался использовать ее впоследствии для ежегодных выставок и бойкотировать в будущем официальные Салоны. Здание обошлось ему тысяч в тридцать франков, а вместе с отделкой и оборудованием — примерно в пятьдесят. К 1872 году Курбе уже располагал достаточными средствами от продажи картин, чтобы финансировать свой проект без помощи Брюйаса и прочих друзей. «На этот раз, — писал он Брюйасу из Орнана в феврале 1867 года, — я построю постоянную галерею на весь остаток жизни и больше почти ничего не стану посылать на выставки, устраиваемые правительством, которое всегда так плохо вело себя по отношению ко мне»[317].

На официальную выставку он послал всего три второстепенных полотна: охотничью сцену «Собаки, преследующие оленя»; «Пророчицу» и старый автопортрет «Курбе с полосатым воротником», одолженный Брюйасом из своей коллекции. 2 марта он написал Шоде, который вел его дело против Лепель-Куэнте, и хотел, чтобы художник приехал в Париж: «Пусть процесс идет своим чередом — я сейчас прикован к Орнану более важными делами… Я пишу картину пяти с лишним метров в длину [„Аллали“] большого художественного значения. Это сложная сцена, я хотел закончить ее к выставке на Елисейских полях, но не управлюсь раньше 10 марта. Я воспользовался снегом высотой около метра, выпавшим в нашей округе, чтобы написать эту давно уже задуманную картину. В данных обстоятельствах мне следовало бы обратиться к графу Ниверкерку на предмет продления срока, но я этого не сделал из-за нашей прошлогодней ссоры… Но… я покажу ее на выставке, которую устраиваю сам или у бельгийцев, если они попросят… Я падаю с ног от усталости, не в состоянии больше думать и ежедневно работаю при сильной лампе до половины второго ночи… Сейчас приехать в Париж не могу, тем более что очень больна моя мать»[318].

Позднее, весной, Курбе провел несколько недель в Мезьере, откуда 21 апреля писал Кастаньяри: «Сейчас я гощу у доктора Ординера и заканчиваю картину. Она изображает поле и волов [„Полуденный отдых“] и будет не хуже косуль [„…у ручья Фонтен-Плезир“]; после нашего последнего свидания я написал в Орнане и Мезьере смерть оленя [„Аллали“]… Сверх того, шесть зимних сцен, четыре из которых — этюды, и „Охотников“ [вероятно, начатую три года назад], а также бедную женщину, которая ведет за собой козу и просит милостыню [„Деревенская нищета“]. Никогда в жизни не работал так много. Я возлагаю большие надежды на эти вещи — из них одних уже можно сделать выставку. Если я соберу все свои зимние и снежные полотна, это будет уже штук двадцать, а с маринами — все тридцать. Затем цветы, портреты, пейзажи, животные, жанровые картины, охотничьи сцены, полотна с социальной тематикой, „Похороны в Орнане“ и наброски — и вот уже без труда наберется триста произведений, как принадлежащих мне, так и тех, что я легко могу одолжить… Будьте уверены, дорогой друг, я поступил правильно, [почти] ничего не послав на государственные выставки. Я отправил лишь три картины на Марсово поле, и, несмотря на небольшие размеры, все они повешены так плохо, что ничего не разглядишь… Я потребовал также в соответствии с правилами выставить мой знаменитый пейзаж [„Пюи-Нуар“]… принадлежащий теперь императрице и взятый из ее коллекции в Сен-Клу… По словам Изабе, мою галерею закончат к пятому будущего месяца [мая], так что ее не открыть раньше пятнадцатого; зато она, конечно, будет открыта целый год… Из Орнана я выберусь 1 мая, так как раньше не могу поместить картины в здание, возводимое Изабе. Выставку мы устроим полную, платную или бесплатную, — смотря по обстоятельствам. Если Наполеон настаивает на торжественном открытии, ему придется произнести речь о Люксембурге: такие торжественные открытия без речей раздражают обитателей Мезьера и Орнана»[319]. Император не открыл выставку Курбе — ни с речью, ни без нее; маловероятно, что он вообще имел такое намерение.

В конце апреля Курбе попросил Брюйаса одолжить ему четыре-пять полотен: «Если Вы надумаете оказать мне эту услугу, знайте, что я надоедаю Вам в последний раз. Тому много причин: во-первых, это окончательная выставка моих работ: во-вторых, я старею, очень старею. Мы все стареем, несмотря на нашу интеллектуальную сопротивляемость… Если я не добьюсь успеха, для меня все опять пойдет прахом. В моем возрасте такие вещи не шутка… Сколько нужно труда, чтобы сделать что-нибудь стоящее! До сих пор я не просил Вас прислать картины, так как не был уверен, состоится ли эта выставка, которой всюду чинили препятствия. Парижский муниципалитет полтора месяца морочил мне голову с участком. В конце концов мы сообразили, хотя и слишком поздно, что от меня хотели взятки в сто тысяч франков… Надеюсь увидеть Вас на выставке. Голова у меня идет кругом от работы и неприятностей»[320].

Брюйас прислал свой портрет, «Купальщицу», «Уснувшую прядильщицу» и «Человека с трубкой». Но к концу мая, когда выставка уже была готова к открытию, Курбе так проникся уверенностью в успехе, что пытался убедить Брюйаса разделить с ним несомненный триумф — построить рядом с его галереей свою и выставить в ней всю коллекцию современной живописи, собранную Брюйасом в Монпелье: «Я воздвиг храм в наипрекраснейшем месте Европы, в самом сердце Парижа, у моста Альма через Сену, откуда открывается бескрайний горизонт! Я поразил весь мир. Как видите, деньги можно не только помещать у нотариуса, но и тратить на другие цели… Я торжествую победу не только над современными, но и над старыми мастерами… Вы, как коллекционер, можете предпринять то же, что я. Привозите Вашу коллекцию, я ее дополню. Мы устроим второй Салон вслед за моей уже построенной выставкой. Мы заработаем миллион [франков], если преодолеем трудности… А что такое для вас пятьдесят тысяч франков?