Александр Тиняков. Человек и персонаж - Роман Валерьевич Сенчин

Милостивый Государь г. редактор!

Будьте любезны поместить на страницах Вашего журнала нижеследующее:

С 1903-го по 1910-й год я подписывал мои произведения, появлявшиеся в печати, псевдонимом «Одинокий», но с тех пор этот псевдоним оставлен мною и стихотворение «Олечке», напечатанное во 2-м № «Нов<ого> Журн<ала> для всех» за 1914 г., принадлежит не мне, а неизвестному автору.

С уважением Александр Тиняков

25 февраля 1914 г. Петербург

Остается сообщить, что более произведения Тинякова в «Новом журнале для всех» не появлялись. Как, впрочем, и того таинственного плакальщика, который попытался покуситься на одиночество Александра Ивановича.

А и с чего, спрашивается, было расстраиваться, да права качать? Ведь, согласно известному словарю псевдонимов Масанова, в различных газетах и журналах, не считая Тинякова, публиковались девятнадцать «Одиноких». И плюс одна «Одинокая».

* * *

Но вернусь к беллетристике.

В 2010 году в издательстве «ПРОЗАиК» вышел роман Дмитрия Быкова* «Остромов, или Ученик чародея». В нем предостаточно колоритных персонажей, да это и понятно, – описывая Ленинград середины двадцатых годов, без таковых не обойтись: еще не так активно очищают бывшую столицу империи от бывших, но бывшие, уже распродав фамильное серебро, стремительно люмпенизируются или создают хитроумные комбинации, чтобы выжить в изменившемся городе, изменившемся мире…

Самой яркой фигурой романа, на мой взгляд, является не псевдочародей Остромов, не искренне поверивший псевдочародею, чистый душой Даня Галицкий, не честолюбивый, но бездарный журналист Кугельский, а некто Одинокий, не уступающий фактурно ни злодеям Достоевского, ни пикулевскому Гришке Распутину. Злодей стопроцентный, причем умный, хитрый, беспросветно циничный. Вот портрет:

настоящий материал (информация) произведен и распространен иностранным агентом Быковым Дмитрием Львовичем либо касается деятельности иностранного агента Быкова Дмитрия Львовича.

Это был невероятно противный старец, мысль о котором навсегда соединилась у Дани с тошнотой, – но если б Даню даже не тошнило и был он по-утреннему свеж, как сорок братьев-физкультурников, эта одутловатая рожа, неопрятная борода и наплывавший от старца необъяснимый запах сырого мяса внушили бы ему отвращение к человечеству. Это было явление с той стороны, с исподу, не из подполья даже, а из Зазеркалья. Бывают люди – войдут, и хоть беги. Всё в нем было нелюдским, и весь он был заряжен ненавистью к людскому… <…>

Одинокий был такая чистая и беспримесная гадина, такая мертвая смерть, что душонка Кугельского перед ним скукоживалась. Но выгнать Одинокого было никак нельзя – он был таран, стенобитное орудие на пути к славе; его руками Кугельский надеялся передушить всех, кто мешал, включая далекого Пруста. Одинокий был его щит и мортира, танк и окоп, и вдобавок его подчиненный. Кугельский не мог без Одинокого и потому со стыдом выслушивал, как тот смачно, наслаждаясь, говорит ему всё новые мерзости.

У персонажей «Остромова…» немало реальных прототипов. Одни раскрыты на обложке, других читатели узнали сами; на прототип Одинокого указал сам автор в одном из интервью: «Описанный в романе персонаж – литератор Одинокий – это вполне реальный Александр Тиняков, хоть и безобразный человек, но талантливый поэт».

Сергей Костырко, напомню, назвал Тинякова «зоологическим антисемитом и клиническим мизантропом».

В романе Дмитрия Быкова* Одинокий зоологическим антисемитизмом не блистает, клинической мизантропией не исходит, но от этого не становится лучше. Скорее, наоборот – для антисемитизма и мизантропии нужно хоть какое-то мужество, а Одинокий просто гаденыш, когда надо наглый, когда надо трусливый…

настоящий материал (информация) произведен и распространен иностранным агентом быковым дмитрием львовичем либо касается деятельности иностранного агента быкова дмитрия львовича.

Одинокого в самом деле никогда не тронут: посадят всех, в том числе вернейших, – а этот, как памятник бессмертной, неприкосновенной низости, образцовый минус, от которого станут отсчитывать всё, будет стоять у себя на Измайловском или где он еще там стоит в центре своего кружка… Он переживет всех и останется, может быть, последним, округлый, нечесаный, страшный, пахнущий сырым мясом. Время благоприятствовало теперь ему, ибо всё остальное не вышло, а Одинокому была самая пора.

Последний период жизни Александра Тинякова был восстановлен задолго до выхода «Остромова…» усилиями Вардвана Варжапетяна, Николая Богомолова, Глеба Морева и других литературоведов. Благодаря этому его фигура предстаёт совершенно в ином свете и с Одиноким, созданным Дмитрием Быковым*, имеет очень и очень мало общего.

Дмитрий Быков* наверняка знал, что реальный Тиняков-Одинокий был арестован и три года провел в «концлагере» и ссылке, так зачем нужно было давать персонажу, которого «никогда не тронут», имя-псевдоним Александра Ивановича?

Пусть Тиняков и «безобразный человек», но и он заслуживает того, чтобы его биографию не перевирали, причем в ключевом ее моменте.

Хочется попросить: пощадите исторических персонажей.

* * *

Впрочем, в том, что Тинякова зачастую делают фигурой омерзительной, есть и его вина-заслуга. И многими стихотворениями он создавал такой образ, и откровенностями в письмах, и самим так называемым жизнестроительством.

Может быть, и пил он не больше многих своих коллег и собратьев, но вот предстает самым пившим поэтом Серебряного века, а то и всех веков. Многие литераторы из-за алкоголизма лежали в психиатрических больницах, но создается впечатление, что Тиняков буквально жил в них годами: только выйдет, напьется, побуянит, и его туда возвращают.

Но вот одна картинка из будней кафе «Бродячая собака». Читаем в письме поэта Михаила Долинова Борису Садовскому от 10 ноября 1913 года:

…Тиняков повздорил с Собакой и там не бывает. С ним опять неладно: пьет вмертвую и пишет письма завещательного характера. <…> В Собаку я решил более не ходить <…> там вечные скандалы. Третьего дня чествовали Бальмонта, к<оторый> приехал «на гастроли» к нам. Был Сологуб, Гумилев, и много прочих. К утру Бальмонт напился пьян, сел подле Ахматовой и стал с нею о чем-то говорить. В это время к нему подошел Морозов (сын Пушкинианца) и стал говорить комплименты. Бальмонт с перепою не разобрал в чем дело и заорал: Убрать эту рожу! Тогда Морозов обозлился, схватил стакан с вином и швырнул в К.Д. Этот вскочил, но был сбит с ног Морозовым. Пошла драка. Ахматова бьется в истерике. Гумилев стоит в стороне, а все прочие избивают Морозова. Драка была убийственная. Все были пьяны и били без разбору друг дружку смертным боем…

Дрались Бальмонт, балетный критик Юрий Петрович Морозов, все были пьяны, но перед ними – Тиняков, который уже повздорил и пьет вмертвую…

Немалую роль в его, как сейчас говорят, имидже алкоголика сыграли стихи, в которых про водку, вино, виски. Куртуазных строк среди них негусто («Весел вечер за бутылкой / Искрометного вина, / Полон я любовью пылкой,