Михаил Бейлин - Не был, не состоял, не привлекался

На двух межзональных турнирах я почти два месяца прожил в небольшом городе, имеющем, в отличие от других городов мира, двойное название Биль и Бьен. Немецкое и французское. Там даже в гостинице на двери номера я увидел табличку – шамбр / циммер, как говорил великий комбинатор Остап Бендер. Как в Швейцарии положено, город стоял на берегу озера. В то лето в Европе была редкостная жара. В Биле температура воздуха держалась днем на тридцати пяти градусах в тени. Однако переносить это было нетрудно. Вечером спускалась прохлада со снежных соседних вершин.

Своеобразное объявление о том, что магазин закрыт, я увидел на его витрине. Стояли игрушечные рюкзачок и ледоруб. Ясно без слов – хозяин ушел в горы.

В этом самом немецко-французском Биле одну улицу украшает стройный ряд берез. Соотечественники считают березу русским деревом, между тем березы распространены во многих странах.

Городские власти Биля проявили заботу о друзьях человека – собаках. Для их выгула устроен специальный парк.

В выходной на турнире день организаторы устроили прогулку на катере по озеру. Причалили к небольшой деревеньке, окруженной горами. Она занимала маленькую долину, и вроде бы доступ к ней был возможен только по воде. Оказалось, что в толще горы прорыт тоннель, специально к этой деревушке. Сооружение очень трудоемкое, но швейцарцам оказалось посильное.

Начало турнира претендентов проходило, как уже сказано, в кантоне Шафхаузен, в городке Нейхаузен-ам-Рейнфаль. Длинная центральная улица, на которой находилась добрая половина домов, делала Нейхаузен похожим на деревню, однако в деревне было несколько гостиниц. Наша группа поселилась в новом отеле, еще пахнувшем краской. Из окон был виден Рейн и доносился шум водопада. Перед водопадом возвышается скала. Воды Рейна, сжатые высокими берегами, огибают ее двумя потоками. Они веками точат скалу и, сливаясь, низвергаются с грохотом. На левом берегу замок, на правом небольшая электростанция. Реки в Швейцарии несудоходны, зато гидроэлектростанций множество. Электроэнергия и чистый воздух.

В школе мы учили: «Унд руи флист дер Райн…», то есть спокойно течет Рейн. Но это Гейне писал о Рейне в Германии, а близ Нейхаузена течение быстрое. Вода чистая. Немного поплавав в Рейне, я получил не только физическое, но и, как теперь модно говорить, духовное удовлетворение. Участники турнира и секунданты могли пользоваться также открытым бассейном, принадлежащим небольшому механическому заводу. Бассейн сооружен по всем правилам, вокруг зеленый газон, проволочные корзинки для мелкого мусора, небольшое строение и в нем раздевалка и буфет. При хорошей погоде рабочим приятно и с пользой можно провести здесь обеденный перерыв.

В Цюрихе была небольшая встреча наших шахматистов в обществе культурной связи, и швейцарский коммунист показал нам библиотеку, где занимался Ленин, живя в Цюрихе в эмиграции. Он поведал нам, что однажды Ленин выступил с речью и сказал, что в Швейцарии не будет революции, пока у многих рабочих есть накопления в банке. На вопрос, есть ли у рабочих вклады сейчас, швейцарский коммунист засмеялся и сказал, что есть. Получалось, что марксистский прогноз об абсолютном обнищании рабочего класса в Швейцарии не подтвердился.

Между прочим, в Цюрихе когда-то жил другой знаменитый человек – Альберт Эйнштейн. Про Ленина долго говорили, что он гений, про Эйнштейна говорили и говорят это самое до сих пор. Но нас не повели посмотреть Цюрихский Университет и Политехникум, где Эйнштейн работал профессором, а самостоятельно я не удосужился. Но позже я видел в Швейцарии жилище Жан-Жака Руссо, удивительно скромное. Глядя на его утлую кровать, трудно себе представить, что на ней мог спать столь великий философ. Хотя философы народ особый. Диоген, говорят, жил просто в бочке.

В Цюрихе произошел занятный эпизод. Портье в гостинице передал Юрию Авербаху солидный пакет. В нем оказалась пропагандистская литература, за которую на родине имеют обыкновение привлекать к уголовной ответственности, и увесистая коробка шикарных шоколадных конфет. Я видел на витрине соседнего с гостиницей магазина такую же самую, по цене хорошей пары обуви. Каждая конфета в коробке лежала в отдельной ячеечке. Мы с удовольствием съели по одной вкусной конфете и от греха подальше решили сдать посылочку заместителю. Когда Юра отнес ему пакет тот, открыл коробку конфет и увидел две пустые ячейки. Он сказал Авербаху, что ведь конфеты могли быть отравленными. Авербах, изобразив серьезную мину, ответил, что он сначала дал попробовать Бейлину. Заместитель промолчал.

Магазины в жизни советского командированного за рубежом играют несравненно более важную роль, чем дома, В один из первых дней в Цюрихе я зашел в довольно большой магазин с молоденьким тогда Тиграном Петросяном. Мы поднялись на второй этаж, где посредине зала на огромном столе лежали рулоны различных тканей. Кроме нас посетителей не было, но из разных углов зала к нам бросились два продавца с такой скоростью, будто они мчались на мотоциклах. У меня даже заболела голова. Когда мы вышли из магазина, Тигран спросил меня о впечатлении. Я сказал, что московские магазины по сравнению с этим похожи на сельпо. А Тигран развил сравнение, сказав, что в Париже он видел магазины, по сравнению с которыми этот цюрихский тоже похож на сельпо.

Однажды руководитель делегации, заместитель председателя Спорткомитета СССР Дмитрий Васильевич Постников, попросил меня сопроводить его в магазин. Я охотно согласился, так как он был доброжелательным и порядочным человеком и, хотя сам в шахматы не играл, но к шахматам и шахматистам относился с симпатией. Ему жена наказала купить какой-то отрез. Мы зашли в небольшой магазин, покупателей не было, за прилавком стоял солидный господин, в очках в золоченой оправе, похожий на старорежимного доктора. Я выполнял функцию переводчика. Пока шеф знакомился с шерстяными тканями, продавец-доктор узнал, откуда я и спросил, не собираюсь ли я остаться в Швейцарии. Я радостно ответил ему, что совсем недавно супруга родила сыночка, и я очень хочу поскорее вернуться домой. Продавец улыбнулся понимающе, как доктор, и к эмиграции меня не склонял. Отсутствие родных очередей и изобилие товаров, конечно, производили большое впечатление, но домой все равно хотелось.

Однажды в Цюрихе мы с Юрием в послеобеденный час сидели, отдыхая, на скамье сквера близ набережной реки Лимат. Вода реки, казалось, стала плотнее, воздух прозрачнее, листья деревьев готовились к осеннему пожару. Приблизилась золотая швейцарская осень. За водной гладью виднелись снеговые вершины Альп. Неподалеку по чистому асфальту шелестели шины автомобилей. Людей вокруг почти не было. На аллее появилась пара – мужчина и женщина. Они молча прошли мимо нас не прогулочным, а скорее деловым шагом. Они были почти одного роста. Скорее высокого. Одеты в серые костюмы спортивного покроя. Костюм мужчины был заметно не нов. Быть может, они встретились в обеденный перерыв. Пройдя десятка два шагов, они остановились и поцеловались. Крепким и долгим поцелуем. Он придерживал ее затылок рукой, ее рука лежала на его плече. Потом, отпрянув, они зашагали по аллее дальше. Он стройный, она чуть-чуть в теле. Оба загорелые, русые, лет тридцати пяти. Поцелуй был сильный, неторопливый, зрелый. Поцелуй разгара человеческого лета.