Людовик-Филипп Сегюр - Записки графа Сегюра о пребывании его в России в царствование Екатерины II. 1785-1789

«Я сделал, что мог, — сказал император; — но вы сами видите, государыня увлекается. Надобно, чтобы турки уступили требованиям, им предложенным. Если они отказом вооружат против себя императрицу, то .кто может воспрепятствовать ей отомстить и взять у них несколько городов? У нее огромное, бодрое, неутомимое войско. Оно пройдет, куда она захочет… Вдали от столицы пробивают дороги, устраивают пристани, строятся на болотах, воздвигают дворцы, разводят парки среди степей, и все это делается без платы, без покрова, иногда без пищи и всегда без ропота. Из всех монархов Европы императрица одна только действительно богата. Она много повсюду издерживает и не имеет долгов; ассигнации свои она оценивает во сколько хочет; если бы ей вздумалось, она могла бы ввести кожаные деньги. Между тем Англия обременена своими бумажными деньгами. Франция публично признала расстроенное положение своих финансов; а я едва могу покрыть издержки на поселения в Галиции и новые крепости, которые там строятся».

«Все эти затруднительные обстоятельства, — отвечал я, — тем более должны побудить императора всячески стараться избегнуть разорительной войны».

Так как мы часто разговаривали о том же предмете, то я всегда старался доказать ему, что могущество России более кажущееся, нежели твердое. «Здесь более блеска, чем прочности, — говорил я; — за все берутся, ничего не довершают. Потемкин легко бросает то, за что принялся с жаром; на месте Екатеринослава, он заложил город, который будет необитаем, и огромный храм, в котором, может быть, не будут никогда молиться. Для постройки этой новой столицы он выбрал место высокое, видное, но совершенно безводное. Херсон построен на неудобном месте и окружен болотами. Корабли не могут входить туда с грузом. В последние десять лет степи опустели более прежнего. Крым лишился более двух третей своего населения. Каффа разорена и не поднимется. Один Севастополь теперь уже довольно значителен; но нужно много времени, чтобы он стал настоящим городом. Позаботились все украсить, нарядить, оживить на срок, на показ императрице; но лишь только Екатерина уедет, то вместе с нею исчезнут все прикрасы этого обширного края. Я знаю князя Потемкина. Он произвел театральный эффект, и занавес опускается, а он займется новыми представлениями в Польше или Турции. Управление и все, что требует постоянства, несовместно с его нравом. Начни он войну, и война бы ему скоро надоела; дождавшись георгиевской ленты, он с таким же жаром будет домогаться мира, как теперь старается его нарушить».

«Я с этим согласен, — сказал император, — нас здесь отвлекали от одного очарования к другому. В сущности же здесь многого недостает; внешность действительно блестяща… В России приказание исполняется немедленно. Если бы какой нибудь Карл XII был во главе этого народа, он бы с 600 000 человек заставил трепетать всю Европу».

Судя по мнениям императора, можно было предполагать, что он не станет твердо сопротивляться воле Екатерины и позволит склонить себя в войне, если его поставят между необходимостью содействовать императрице и опасностью потерять могущественную союзницу. Тем не менее справедливо, что в то время Россия, как говорил превыспренний Дидро, была колоссом только с глиняными ногами; но этой глине дали окрепнуть, и она превратилась в бронзу. Император, посмеиваясь над пороками Потемкина, хорошо понимал то влияние, которое последний приобрел на Екатерину. Он находил, что государыня, которая в сущности была гораздо мягче характером, чем думали люди, не знавшие ее близко, простирает до излишества свою снисходительность к странностям князя Потемкина, к шалостям своего обер-шталмейстера и к рассеянности Мамонова. Но это несколько насмешливое замечание императора теряло много значения в его устах, так как сам Иосиф, чересчур стараясь нравиться Екатерине, расточал ее молодому любимцу очень частые знаки внимания и благосклонности, терпел даже прихотливое высокомерие Потемкина и не раз, подобно придворным императрицы, довольно долго ожидал выхода князя в его приемной….

Императрица, простившись с императором в Кизикирмене, снова пустилась в путь и 4-го июня прибыла в Кременчуг. Она была очень довольна тем, что самая занимательная часть ее поездки была совершена благополучно. «Меня всячески старались отклонить от этой поездки, — говорила она, — все уверяли, что я встречу на пути множество затруднений и неприятностей; меня пугали тем, что дорога меня утомит, что степи несносны, что на юге вреден климат. Эти люди меня слишком мало знают; они не понимают, что противоречить мне — значить меня возбуждать, и что всякое затруднение, которое мне представляют, придает мне более решимости».

Мы только два дня пробыли в Кременчуге и выехали 6-го в Полтаву, где нас ожидало 50 000 русское войско, расположенное на том самом поле, где счастье изменило Карлу XII и даровало победу Петру Великому, и где решилась участь севера и востока Европы. В Кременчуге Екатерина доказала мне, что, несмотря на мои попытки поставить турок в оборонительное положение, она не изменила искреннего расположения ко мне. Я собирался отправиться погулять по окрестностям города, когда мне сказали, что императрица требует меня к себе. Я тотчас же отправился к ней я нашел ее в кабинете с князем де-Линем.

«Я увидела вас из моего окна, — сказала она мне; — мне показалось, что вы грустите или скучаете. Я надеюсь, что не обеспокою вас, если попытаюсь вас рассеять, так как, по-видимому, вы не слишком веселы».

«Да, — прибавил, улыбаясь, де-Линь, — вы шагали медленно и важно, точно вице-канцлер ее величества. Впрочем, не советую слишком рассчитывать на любезное внимание, которое вам оказывают, потому что, как человек откровенный, признаюсь вам, мы только что наговорили много дурного на ваш счет».

«Это правда, — возразила императрица; — я уверяла, что, не смотря на все мое желание удержать вас при себе, вы скоро нас покинете, и навсегда. Впрочем, князь подшутил над вами и утаил истину: дело в том, что он хвалил ваш характер и способности, а я совершенно с ним соглашалась и прибавила с своей стороны, судя о других по себе, что король, без сомнения, скоро даст вам место в своем совете, и потому мы, вероятно, не увидим вас в России».

Разумеется, я всячески старался выразить свою признательность: «Я последую примеру вашего величества и тоже осмелюсь позлословить на ваш счет. У вашего величества есть один явный недостаток, который происходит от вашего превосходства и состоит в том, что вы слишком добры, слишком снисходительны и пристрастны к тем, кого удостаиваете вашею благосклонностью. Впрочем, я могу уверить ваше величество, что такая похвала, как ваша, кажется мне высочайшей наградой, какой только может искать благородно честолюбивый человек».