Юность на берегу моря Лаптевых: Воспоминания - Юрате Бичюнайте-Масюлене

и мы заняли свое купе. Это было самое настоящее купе, мне в таком ездить и прежде не доводилось — сколько ездила в Литве, все были сидячие вагоны. Над мягкими скамьями были прикреплены длинные зеркала, а мы такие грязные, что даже сидеть в таком великолепии было неудобно. Бросились приводить себя в порядок.

Поезд пошел. Выспались мы чудесно, хоть постель взяли всего одну — для Дануте. Утро было погожим. За окном тянулись луга, а на лугах — цветы. Мама, увидев цветущие ромашки, сказала:

— Данутеле, смотри, какие необыкновенные цветочки!

— На цветочки, бабушка, писать нельзя, — сказала Дануте.

— Боже, что вы сделали с этим невинным младенцем! — простонала мама.

Но вот наконец Новосибирск. Новый, красивый, многоэтажный вокзал. Тут наша последняя пересадка — в поезд, идущий в Бийск.

В Бийске нас встретила Вида, жена Альгиса. Мы все радовались, что снова вместе. А фамилии у меня и у Виды одинаковые — Масюлене, потому что мы замужем за братьями. Ее отец построил дом, в котором оставалось только доделать второй этаж. Там мы и поселились. В бийской газете на глаза попалось сообщение о том, что вилюйская экспедиция, та самая, в которой работал Юргис и куда я тоже собиралась перейти, нашла алмазы. А это значит, что все рабочие и служащие экспедиции получили огромные премии. Юргис по этому поводу очень сокрушался. Я начала искать работу. Юргис снова устроился старшиной на катере, плавал по Оби и Бии и в Камне-на-Оби, в Доме колхозника, увидел на стене наши с Римантасом рисунки. А я на доске с объявлениями прочла, что строительно-монтажному тресту требуется бухгалтер. С характеристиками и документами я пошла к начальнику. Он полистал мою трудовую книжку и поинтересовался, почему я так часто переезжаю с места на место. Я ответила, что под давлением обстоятельств. Характеристики он даже не стал смотреть, сказав, что лучшая характеристика это то, что я литовка. И еще спросил:

— Больше никуда не поедешь?

— Если разрешат вернуться в Литву, не останусь ни минуты!

— Если разрешат, и я ни минуты держать не буду!

На другой день я приступила к работе. Приходилось сидеть и ждать, пока привезут какие-нибудь детали. У меня на столе лежал список деталей, которые надо было отобрать для треста. Я отбирала нужные, выписывала счета и звонила снабженцам треста, чтобы приехали и забрали. И снова сидела без работы. Я попросила главного бухгалтера, чтобы поручил мне еще что-нибудь. Взялась помогать девушке, выписывающей счета на тракторные детали.

И вот в один прекрасный день пришел начальник, усадил всех и прочитал открытое письмо, в котором разоблачались преступления Сталина. И тут же приказал уборщице снять со стены портрет Сталина. Уборщица струхнула и не двинулась с места. Тогда он сам влез на стул, снял портрет и отнес в кладовую.

На вокзальной площади стояла статуя Сталина. Приехал грузовик, водитель привязал веревку за ее шею и поволок памятник на свалку. Люди проходили мимо, громко проклиная бывшего «вождя и учителя».

Мы все еще жили в не достроенной до конца мансарде. Перед Рождеством я побелила стены. У нас уже стояла печурка. Юргис с отцом Виды настелили пол. Двери старик утащил со стройки, Юргис принес их и навесил. Альгирдас был очень добросовестным, никто не мог заставить его воровать. Он возводил стены, складывал печи, все делал сам, не щадя себя, и всегда на совесть. Приехал брат Виды Витукас. Я видела его, когда ему было лет двенадцать, а теперь передо мной стоял очень красивый молодой человек. Он учился в Барнауле, в институте. Через какое-то время он приехал с девушкой Ромуте и сказал, что это его жена. Дануте первая назвала ее госпожа Ромуте. Весной Дануте заболела скарлатиной, и мама легла с ней в инфекционную больницу. Зеленкой медсестра мазала сначала маму, потом мама мазала Дануте, а Дануте — свою куклу.

В Бийске было два сахарных завода, однако если нам и удавалось купить сахар, то только в киоске во дворе милиции. Кстати, был он кусковой, расфасованный в Паневежисе. Интересно, был ли это литовский сахар, или — по невероятным правилам того времени — бийский сахар посылали для расфасовки в Литву? Был в Бийске и молокозавод, но сливочного масла в магазине не довелось видеть ни разу. Мясо в течение целого года тоже не видели. Был майонез, потому что люди не знали, что с ним делать. Когда меня спрашивали, куда его класть, я говорила, что очень вкусно получаются яйца под майонезом. Однако русские не понимали, как можно есть одни яйца — это слишком накладно, яйца надо использовать для приготовления теста. На хлеб мы мазали только маргарин, изредка покупали брынзу. Суп сдабривали растительным маслом с поджаренным луком. Однажды, отстояв гигантскую очередь, мама купила свиные хвосты. Было невероятно вкусно! Мы жарили картофельные блины, иногда мама пекла булочки, из кислого молока делали творог…

Оказалось, что Витукас уже ездил на каникулы в Литву. О таком отпуске мечтали и мы, но надо было накопить денег. Это было нелегким делом. С Нового года отец Виды стал брать с нас за жилье по 150 рублей. Вида рассердилась на него, сказав, что мы сами построили ему второй этаж, но он не уступил. Мы аккуратно выплачивали эту сумму. Дом, по сравнению с другими бийскими домами, был очень красивым. Отец Виды, архитектор, сам создал проект, и люди приходили посмотреть на наш дом.

Однажды в обеденный перерыв пришла уборщица из отдела госбезопасности.

— Масюлене тут работает?

— Тут. Это я, — ответила я упавшим голосом, не ожидая ничего хорошего.

— После работы зайдите в НКВД.

Я помчалась сразу с работы.

— У вас есть награды? — спросил гэбэшник.

— Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».

— За эту награду вы освобождаетесь от ссылки. Но вернуться туда, откуда вас вывезли, не разрешается.

— Тогда мне и вашей свободы не надо, раз нельзя поехать домой, — сказала я, осмелев.

— Если сумеете прописаться, можете жить, — уже мягче ответил он.

— А как же семья? — спросила я.

— Пусть напишут заявления об отмене ссылки.

Повторять не пришлось. Вернулся Юргис из рейса и сразу же отнес заявления. И он, и мама получили ответ, что могут ехать куда угодно, кроме Литвы. Несмотря на это, мы решили сразу уезжать домой — на родину. Я попросила своего начальника об увольнении. Он сказал:

— Не хочется отпускать, но ведь я дал слово не задерживать ни минуты…

Мы продали на базаре постельное белье, еще кой-какие вещи. Все равно кто-нибудь из родственников даст подушку. Виду