Дорогой папочка! Ф. И. Шаляпин и его дети - Юрий А. Пономаренко

Рима ко мне на рождение. Она виделась с советским послом в Париже, и когда она сюда приехала, мы ходили с ней к «нотеру залеголетировать» перевоз папиного праха в С.С.С.Р. Так что факт, что папа будет перевезён в скором времени в Россию. Я не знаю, как будет дальше, но думаю, что, может быть, приеду весной в Москву и, конечно, заеду в Ленинград, если дела здесь позволят…76

Накануне открытия музея в Ленинграде 12 апреля 1975 года в письме Ю. Ф. Котлярову, который прислал ей фото реконструкции их дома на Пермской, Марфа Фёдоровна сообщала:

…обязательно приеду на открытие музея; вижу, походит на наш давно забытый дом – узнаю стулья столовые и лампу. Помню, девочкой со скуки за столом считала медные гвоздики… Насчёт оружия я думаю, что ваш художник прав. Это нужно, чтобы было собрано всё вместе… У меня до сих пор шрам в ноге, от кинжала, я раз его стянула со стены и куда-то побежала, и воткнула себе в ногу… Милый Юрий Фёдорович, теперь у меня к вам просьба. Когда я была в Театральном музее, то среди разных папиных вещей в стеклянной шифоньерке был один папин рисунок в полстраницы, рисунок с меня лет 6 и Булька, чёрный наш бульдог. Я бы очень хотела снять хорошую профессиональную фотографию с этого рисунка. И заплатить фотографу за это дело… Можно ли как-нибудь это устроить?.. Мне уже исполнилось 65 лет 14-го февраля… Я живу рядом с рекой Mersey и с пристанью Гарстон. Часто вижу наши русские теплоходы проезжают – их пристань рядом. И иногда капитаны и моряки приходят к нам в гости и мы на их пароходы. Встречи всегда уютные. Иногда они из Ленинграда, иногда из Риги или из Архангельска… Адрес Эди: E. O. Petzold P. O. Box 95 Plainfield N.J. 07061 U.S.A. Его жена умерла в декабре, он только что у меня гостил и посылает мне портрет мамы, написанный Борисом. Я думаю, у него найдутся интересные фото Фёдора Ивановича, он обещал мне прислать, что у него есть. Писать письма, как знаете, я ненавижу…

Воспоминания об отце

В день столетия со дня рождения отца Марфу Фёдоровну попросили выступить с воспоминаниями по английскому радио.

Выступление по английскому радио ВВС (Радио-4) 11 февраля 1973 года:

Благодарю Вас за любезную просьбу сказать несколько слов о моём отце. С моей стороны было бы не очень благоразумно, если б я попыталась описать его как артиста, но я надеюсь доставить вам удовольствие своими впечатлениями об отце в семейном кругу.

Западный мир по-настоящему узнал его в 1908 году, когда Дягилев привёз в Париж русскую оперу. Артисты, работавшие у Дягилева, – мой отец, Римский-Корсаков, Павлова, Рахманинов – были друзьями. Отцу было тогда 35 лет. Пройдя долгий путь от своего бедного домика в Казани на Волге, он был уже национальным кумиром. Отец рассказывал нам, что в Казани, когда ему было 12 лет, он услышал однажды, что некая труппа бродячих актёров даёт театральное представление. Он и один его приятель наскребли денег на два места на галёрке. Ребята были страшно возбуждены, ведь раньше они никогда не бывали в театрах. Всё здесь было для них таинственно и загадочно. Стояла тишина. Когда поднялся занавес, великолепие сцены приковало отца к месту. Он сидел как зачарованный, каждое движение этих великолепных артистов буквально завораживало его. Он пришёл в себя только, когда приятель подтолкнул его локтем: «Федька, закрой рот, ты капаешь слюной на людей внизу. Нас отсюда выгонят!» Бедного папу бросило в жар от стыда, и весь остаток представления он просидел, подперев подбородок рукой – на всякий случай, чтобы не забыться снова. По пути домой он всё время повторял самому себе: «Если жизнь может быть так прекрасна, то я не могу оставаться здесь, я должен уйти с ними». В конце концов он так и сделал.

Я была слишком мала и плохо помню «добрые старые времена», поэтому воспоминания мои начинаются с революции. В суматохе тех лет отец стал вспыльчивым и раздражительным. В политике он совершенно не разбирался. Он надеялся, что революция принесёт всем счастье и процветание, а вместо этого увидел вокруг себя только страдания людей, нищету и разруху. Как артист, он был в расцвете своих сил, и с ним обращались сравнительно хорошо, но он ненавидел тиранию и бюрократию, которыми обрастала революция, и не мог спокойно на всё это смотреть. Он стал беспокоить правительство, да и многих своих друзей, понимавших, что новый режим не подходит для отца. С их помощью, или, вернее, при их тайном посредничестве, летним днём 1922 года мы отплыли из Ленинграда77 в Штеттин, навсегда покинув родину. С собой у нас не было ничего, кроме поношенной одежды да пары сундуков с театральными костюмами отца.

В конце концов мы обосновались в Париже. В целом, отец был счастлив: он пел по всему свету, пользовался успехом, хорошо зарабатывал. Только иногда его охватывала ностальгия: он чувствовал, что никогда больше не увидит родную страну.

Немало написано о сенсационных сторонах жизни отца. Для одних он был великим Артистом, для других – человеком, обуреваемым сильными страстями, для третьих – отчаянным перфекционистом, т. е. человеком, во всём добивающимся совершенства.

Я хорошо помню его представление об идеальной семье как о некоем клане. Он обожал большие семьи. Нас было девять человек детей! Несмотря на это, какая-нибудь фотография в журнале, на которой, выстроившись в ряд, стояли мать, отец и человек 12 детей, могла полностью захватить его внимание. И он разглядывал её с выражением восхищения и зависти.

Отец жил в мире, где всё имело свою цель, а каждый человек – своё место. Мужчинам полагалось быть мужественными и дозволялась определённая свобода в отношениях с женщинами – конечно, в пределах разумной благопристойности. По-моему, отец был убеждён в том, что Бог создал женщину в самый последний момент для того, чтобы она стала спутницей мужчины. Ему нравились женщины полнотелые, статные и обязательно длинноволосые – чтобы, как он говорил, согревать своих мужей зимой.

Стоик по натуре, мама была строга с нами, детьми, так что организация прогулок и развлечений лежала на отце. Развлечения эти были трёх видов: цирк, зоопарк или хорошее представление негритянского джаза. Он выбирал именно эти развлечения, потому что сам их очень любил. А в оперу, на концерт или