Близко к сердцу. Истории кардиохирурга - Алексей Юрьевич Фёдоров

покровов) не так-то просто. С другой стороны, шанс к излечению самых опасных недугов нередко предоставляет только скальпель. Решение об операции принимается легко и просто в экстренной медицине. Открытый перелом бедра в результате дорожно-транспортного происшествия – ну какой разумный человек откажется от хирургической фиксации кости, которая позволит спасти ногу и избежать инвалидности? Или аппендицит: тошнит, рвёт, в животе сильная боль, а на УЗИ утолщённый, инфицированный червеобразный отросток. В этом случае «нет» практически не говорят. Совсем другое дело – плановая хирургия. Особенно если диагноз поставлен в результате случайного обследования, а самого пациента до этого ничего не беспокоило. Жил нормальной жизнью, и вдруг как гром среди ясного неба – необходима операция. Хочется сказать, что важно полностью доверять врачу, но есть ряд диагнозов, при которых ещё несколько десятилетий назад предлагали большую, серьёзную операцию, а потом выяснялось, что можно и без неё. Например, селективная ваготомия (пересечение блуждающего нерва) при язвенной болезни желудка. Эта полостная операция была золотым стандартом в лечении язвы в 1970–80-х годах, а сегодня её даже не предлагают. Диета и таблетки лечат это заболевание лучше, чем скальпель. А ещё, любая операция – это всегда риск осложнений и даже летального исхода. С другой стороны, есть немало диагнозов, при которых отказ от операции приводит к катастрофическим последствиям буквально через несколько лет. Как же быть? Какие советы я мог бы дать пациенту с высоты своего опыта? Для начала можно получить второе и третье мнение в крупных лечебных учреждениях с хорошей научной базой. Возможно, где-то уже внедрён новый, более щадящий метод лечения или операцию делают малотравматичным методом. А может, два более продвинутых специалиста предложат не оперировать сразу, а подождать несколько месяцев и оценить динамику процесса. Не лишним будет прочитать, как лечат подобную патологию за границей. Как ни крути, а новые методы и новый подход в западных клиниках появляются на несколько лет раньше, чем у нас. Если у вас научный склад ума, скачайте из интернета российские национальные рекомендации или международные гайдлайны (на английском языке) по лечению вашего заболевания. Возможно, ваша стадия болезни по новым рекомендациям ещё «не попадает» под операцию. Задайте эти вопросы лечащему врачу, можно прямо с пометками в тексте. Не отказывайтесь от операции при онкологических заболеваниях, зачастую это единственный радикальный метод лечения. Но не поленитесь на всякий случай забрать стёкла и блоки и пересмотреть результаты гистологического исследования в другом учреждении. Если диагноз подтвердился, узнайте, может, эти операции уже делают эндоскопически. Прислушайтесь к сарафанному радио. Почитайте отзывы в сети, поговорите с пациентами в очереди перед консультацией. Как давно в этой клинике проводят такие операции, какой результат, много ли осложнений.

Рядом со смертью

В жизни любой врач, а тем более хирург, регулярно сталкивается со смертью. Это особенность профессии и неотъемлемая её часть. Кроме того, это всегда профессиональное поражение и невыполненная работа.

А ещё, как бы часто врач ни встречал смерть на своём пути, привыкнуть к ней невозможно. В любом случае, каждая новая смерть затрагивает глубинные болевые точки, пусть даже со временем ощущения могут притупиться. Единственный вариант, когда человек привыкает к смерти и становится безучастным – масштабные боевые действия, где он день за днём, месяц за месяцем видит только её. Но в этом случае, как говорил один известный генерал, получается уже не человек, а волк.

Первый раз я столкнулся со смертью на студенческом дежурстве. В тот вечер привезли пожилого мужчину, который уже лечился в отделении раньше. Выписывая его, заведующий предупредил родственников, что ожидать улучшения не приходится, четвёртая стадия онкологического процесса не оставляла несчастному ни единого шанса. И вот ему снова стало хуже. Мы с дежурным хирургом пошли смотреть поступившего, мужчину беспокоила сильная одышка, он сидел, обхватив колени, временами поднимая на нас измученный, взволнованный взгляд. В терапевтической реанимации не было мест, и его положили на дополнительную койку в хирургическом блоке.

Через несколько часов, когда я зашёл в реанимацию оценить отделяемое по дренажам у недавно прооперированного больного, черты умирающего заострились, кожа стала серой, он запрокинул голову и дышал часто и поверхностно. Ещё через час, проходя мимо отделения, через тонкую щель приоткрытой двери я увидел его только что умершим, с прямой линией кардиограммы на мониторе. Эта картина произвела на меня сильное впечатление, до этого я видел мёртвого только один раз, в детстве, издалека. А здесь лежал он, человек, с которым я ещё несколько часов назад разговаривал, в чьих глазах читались волнение и страх, а теперь лишь тускло отражались лампы дневного света.

Поступив в клиническую ординатуру, я начал видеть смерть значительно чаще. Правда поначалу она, словно давая к себе привыкнуть, представала в отсутствии того или иного пациента на реанимационной кровати. Выполняя бронхоскопию и плевральную пункцию тяжёлым больным, я почти не запоминал их имён и фамилий, зачастую видя не человека, а лишь отгороженный стерильной салфеткой участок кожи или воспалённое бронхиальное дерево. Когда пациент умирал, я вспоминал его ориентиры: так, этот, у которого сильно заплёваны долевые бронхи справа, или у этого я оставил толстый плевральный дренаж на активной аспирации. Когда ты прикасаешься лишь к части пациента, его уход практически незаметен. Всё изменилось на втором году ординатуры, когда я перешёл в кардиохирургию и начал вести палаты.

Плановая хирургия подразумевает подготовку больного к операции, за это время ты успеваешь узнать не только его болезнь, но и многие подробности биографии, познакомится с родственниками, одним словом, сблизиться с человеком. Сердечно-сосудистая хирургия допускает смерть пациента даже после плановой операции. Если трагедия происходит, кроме самокопания в поиске возможных ошибок тебя ожидает один из самых неприятных моментов в работе лечащего врача – извещение родственников. Однажды в мою палату поступил крепкий мужчина, слегка за пятьдесят. Недавно его начали беспокоить давящие боли за грудиной, типичный признак ишемической болезни, и кардиолог нашей поликлиники определил показания к коронарографии.

Исследование выявило серьёзную проблему: в передней межжелудочковой артерии выросла атеросклеротическая бляшка, она сузила просвет сосуда почти на девяносто процентов. В ближайшее время мог развиться большой инфаркт и сердце сигнализировало: мне не хватает кислорода. Предстояла эндоваскулярная операция с установкой стента в поражённую артерию.

– Ещё десять лет назад, чтобы помочь вашему мужу, нам пришлось бы разрезать грудину и выполнить коронарное шунтирование, – рассказывал я пациенту и его супруге, сорокапятилетней воспитательнице детского сада. – А теперь, благодаря развитию высоких технологий, операция пройдёт без наркоза и даже без разреза: бляшку раздавят баллоном и установят на её место стент, похожий