Близко к сердцу. Истории кардиохирурга - Алексей Юрьевич Фёдоров

class="p1">– Появилась небольшая одышка, но во всём виноваты мои лишние килограммы.

Не удивительно, что внезапная необходимость операции нередко вызывает у пациента недоверие. Если ничего не болит, зачем мне соглашаться на серьёзное хирургическое лечение?

Прежде чем начать убеждать, хирургу не помешает поставить себя на место больного. Именно про такие новости в народе говорят «как гром среди ясного неба». Сомнения человека оправданны, их нельзя игнорировать. А тем более настаивать и тянуть пациента на операцию. Навязывая лечение, хирург всегда должен думать о возможном неблагоприятном исходе. Как смотреть в глаза родственникам, если по той или иной причине больной эту операцию не перенесёт? Да, вероятность летального исхода на современном уровне развития кардиохирургии невысока, но даже те «небольшие» один-два процента, если речь идёт о стандартной операции у сохранного больного, это один-два человека из ста. Хорошо, если пациент попадёт в девяносто восемь счастливчиков. А если нет?

Поэтому задача хирурга – подробно объяснить ситуацию, указать на все за и против и огласить своё авторитетное мнение о необходимости операции. Дальше пациент принимает решение сам. Советуется с родственниками, получает информацию в интернете и принимает осознанное решение. В идеале просит хирурга сделать ему операцию. Это ощущение взрослого решения и взаимно разделённой ответственности придаёт силы доктору и уверенности его пациенту.

Конечно, бессимптомные больные составляют лишь часть от тех, кого мне и моим коллегам доводится оперировать. Чаще симптомы сердечного заболевания налицо: давящие боли во время физической нагрузки при ишемической болезни сердца, утомляемость, одышка и отёки голеней при пороках сердца, потери сознания, аритмии – вот неполный букет кардиологической симптоматики. И работать с этой категорией больных хирургу легче, ведь пациент точно знает, что ему необходимо лечение.

А вообще, я всегда по-хорошему завидовал травматологам и ургентным хирургам. Вот где нет никаких сомнений в необходимости хирургического пособия. К тебе привозят человека, у которого сломано и болит. И всем очевидно, что без операции не обойтись.

Морально самая тяжёлая ситуация для хирурга – это когда операцию делать уже поздно. Первый раз я столкнулся с отказом в операции во время своих студенческих дежурств. Прямо с утра Скорая привезла пожилую кавказскую женщину: в течение нескольких дней у неё не было стула, а с вечера начала мучить неукротимая рвота и выраженная слабость. Вслед за Скорой приехали родственники: дочь и сын средних лет, а с ними ещё одна бабушка, её младшая сестра.

Палата быстро изменилась: около постели женщины появилась шторка, в углу лежали упаковки дефицитных в то время взрослых памперсов, я впервые увидел ходунки, которые до этого наблюдал только в американских фильмах. Осмотрев больную, старший дежурный хирург произнёс:

– Непроход. Острая кишечная непроходимость.

И, посмотрев на меня, добавил: «Послушай живот, отчётливо слышен симптом падающей капли. И ректально посмотри, симптом Обуховской больницы тоже абсолютно явный».

Данные осмотра требовалось подкрепить инструментально, и вот мы уже внимательно рассматриваем снимок:

– Что видишь? – передаёт мне рентген Михаил Александрович.

Я внимательно вглядываюсь в чёрно-белое изображение, на котором классическая, словно в учебнике, картинка.

– Уровни! Вижу уровни жидкости!

Из другого конца ординаторской раздаются вялые аплодисменты. Это хлопает пришедший смотреть женщину анестезиолог.

– Браво, он их разглядел, – подключается к стёбу второй дежурный хирург.

– Трудно было не увидеть, и он увидел, – заключает старший.

Оставляем шутки за скобками, ситуация серьёзная, и для спасения жизни требуется срочная операция.

Я вместе со старшим хирургом иду в палату.

– У вас острая кишечная непроходимость, нужна срочная операция. Анализы очень плохие, каловые массы отравляют организм. На счету каждый час.

И, повернувшись к родственникам: «Необходимо оперировать как можно быстрее, иначе будет поздно».

– Я не хочу никакую операцию, – слабым голосом ответила женщина. – Я хочу лечиться таблетками.

– К сожалению, таблетки в этой ситуации не помогут, нужно убирать механическое препятствие, скорее всего это опухоль.

– Дайте нам немного времени подумать, – попросил сын.

Мы вернулись в ординаторскую.

– Если они откажутся, утром будет уже поздно, – доктор раскладывал на первом пентиуме пасьянс Косынка и, казалось, полностью отстранился от происходящего.

Через несколько минут в дверь постучали.

Сын, как единственный мужчина, закономерно взял полноту принятия решения на себя.

– Мама не хочет операцию, – сказал он, опустив глаза. – Мы согласны лечиться капельницами.

– Вам необходимо уговорить маму, – обернувшись от компьютера сказал старший хирург. – Без операции у неё нет шансов.

– Она боится, да и мы тоже опасаемся операции. Сделайте, пожалуйста, всё возможное, только не разрезайте её, – сын поднял глаза и быстро добавил, – если нужно заплатить, мы готовы! Просто скажите, сколько.

– Капельницы ей уже назначены, но помочь консервативным лечением, сожалению, не получится. И дело здесь не в деньгах, просто без операции это не лечится.

Сын ушёл, а мы занялись другими пациентами.

Вечером мы снова заглянули в женскую палату.

Силы покидали несчастную, и она больше не присаживалась. Лежала на кровати, отвернув лицо к покрашенной казённой синей краской бетонной стене. Черты заострились, кожа стала землистой.

– У нас остаётся последний шанс взять вас на операцию, – в очередной раз сказал старший хирург. – Силы уходят, последние анализы совсем плохие. Я вынужден перевести вашу маму в реанимацию, но утром оперировать будет уже поздно.

– Что скажете? – он посмотрел на родственников, выстроившихся около кровати.

– Маме казалось, что ей хочется в туалет. Она чувствует, что вот-вот сходит. Нам бы хотелось подождать до утра, пусть хотя бы в реанимации.

Мы переглянулись.

– Пишите ещё один письменный отказ, укажите, что вам повторно разъяснили опасность задержки операции. Ночь ваша мама проведёт в реанимации, а вы, – кивнул хирург на сестру и дочь, – можете остаться здесь, в палате.

– Вам же придётся ночевать на креслах в холле, палата женская, – обратился он к её сыну.

Ночью было несколько неотложных поступлений, ближе к утру мы заглянули в реанимацию, женщина была уже на искусственной вентиляции лёгких, давление приходилось поддерживать с помощью лекарств.

Посмотрев анализы, хирург раздражённо отбросил историю болезни.

– Теперь операцию она не перенесёт.

Не успели мы вернуться в ординаторскую, как в неё зашли родственники умирающей:

– Мы только что были у мамы. Мы согласны и просим вас выполнить ей операцию, – сказал сын, сделав два шага вперёд.

– Если вы видели её состояние, то наверняка поняли сами, что уже поздно – теперь она не сможет перенести не только операцию, она скончается во время перекладывания на операционный стол или на вводном наркозе, – сурово ответил старший дежурный. На его лице сжимались жевательные мышцы, выдавая крайнее раздражение. – Мне очень жаль, но время упущено.

Внезапно сестра оттолкнула брата и, зарыдав, упала перед нами на колени.

– Я тебя прошу, у тебя что, нет сердца или нет