Повесть о Верещагине - Константин Иванович Коничев

вьем лавровые венки этому мужественному народу, и все готовы соединиться с вами в случае войны».

Наконец царское правительство под давлением общественного мнения двинуло войска на защиту Болгарии. По пыльным и грязным дорогам пешим строем подтягивались к болгарской границе пехотные части. За ними бесконечной вереницей шли обозы. Впереди скакали кавалерийские и казачьи отряды. Невзирая на трудность переходов по холмистым местам, продвижение войск шло быстро. На привалах русские солдаты отдыхали, переобувались и, подкрепившись ржаными сухарями, снова двигались в дальний и опасный путь. Шли они молчаливые, суровые. Редко, когда на переходе слышалась песня. Без посвиста и дружного припева, она звучала уныло, как молитва:

То не тучи темные в небе собираются, — Это войско русское дружно снаряжается. То не солнце красное в небе разгорается, Не туман, не облако в поле расстилается — Это рать могучая в поход отправляется Наказать султана, султана турецкого: Пусть-ка он попробует штыка молодецкого!..

В ночную пору за горными перевалами показались зарева пожарищ. В воздухе пахло порохом. Приближалась пора первых боевых схваток… Как только Верещагин узнал о выступлении России в защиту Болгарии, он решил немедленно отправиться добровольцем в армию. В день объявления войны он пригласил Юрия Яковлевича Лемана и вручил ему в запечатанном конверте завещание.

«В случае моей смерти, — гласило наспех написанное завещание, — прошу Ю. Я. Лемана и А. П. Боголюбова выставить и продать мои работы. Из вырученных 100 000 франков передать жене моей Елизавете Кондратьевне 50 000 франков и 50 000 франков отдать моей матери, которую прошу завещать эту сумму в пользу школ, на каковые я отдаю все остальные имеющиеся быть вырученные деньги. Школы эти должны быть не дьячковские, а с реальным образованием по современным педагогическим данным. Писано в полном уме и здравой памяти. В. Верещагин. Прошу моих родных не оспаривать этих моих распоряжений. 25 апреля 1877 г.»

Сдав на хранение Леману кое-какие вещи, упакованные в ящики, и попросив его присмотреть за мастерской и домиком, Верещагин и Елизавета Кондратьевна выехали из Парижа: она — в Мюнхен к родственникам, он без задержки — на Балканы.

Первое письмо из действующей армии Верещагин послал Стасову:

«Владимир Васильевич! Если брат мой побеспокоит Вас, не откажите ему в Вашем содействии для немедленного поступления на службу. Я иду с передовым отрядом в дивизионе казаков генерала Скобелева и надеюсь, что раньше меня никто не встретится с башибузуками.

В. Верещагин. Адрес: Главная квартира».

Своим отъездом в действующую армию Верещагин не удивил Стасова. Однако Владимир Васильевич был против того, чтобы художник рисковал жизнью:

«Я Вас ругаю на чем свет стоит за присутствие на войне, — писал он Верещагину. — Это вовсе не дело художника, без Вас есть сотни тысяч людей, лезущих на сабли и на пушки, Ваша жизнь дороже. И все-таки не могу отказать Вам в глубочайшей симпатии и удивлении!!! С Вашим братом я уже давно вижусь каждый день в библиотеке… Мы хлопочем о поступлении его в войско, к Вам. Но со здешними чиновниками-идиотами канитель длинная…»

Верещагин после первой персональной выставки в Петербурге был не только широко известен, но и горячо любим, особенно среди студенческой молодежи и в прогрессивных кругах интеллигенции. Поэтому Стасов счел нужным сразу же после получения записки с берегов Дуная известить широкую общественность о патриотическом поступке художника.

В газете «Новое время» появилось его письмо в редакцию:

«М. Г. Покорно прошу Вас напечатать следующую выдержку из письма В. В. Верещагина, которое я только что получил из Дунайской армии: «Я иду с передовым отрядом в дивизионе казаков генерала Скобелева и надеюсь, что раньше меня никто не встретится с башибузуками». Этот факт, мне кажется, будет интересен многим у нас. Верещагин — первый пример русского художника, покидающего покойную и безопасную мастерскую для того, чтобы пойти под сабли и пули и там, на месте, в самых передовых отрядах, вглядываться в черты великой современной эпопеи — освобождения народов из-под векового азиатского ига.

Зато у одних только подобных художников, у тех, для кого художество нераздельно с жизнью, у них только и бывают те создания, что захватывают и наполняют душу. В этом талант Верещагина родственен таланту первого современного нашего писателя, графа Льва Толстого. Кто знает, быть может, из-под кисти Верещагина выйдут теперь такие же потрясающие и глубоко художественные картины, какие у того из-под пера вылились однажды рассказы о сражающемся Севастополе. В отношении жизненной правды склад обоих художников — одинаковый.

В. Стасов»

На Балканах

Война увлекла Верещагина. В эту боевую пору некогда было думать о чем-то другом. Изредка он писал короткие письма; почаще и пространней писал в Петербург Стасову. Находился Верещагин при штабе генерала Скобелева, которого он знал еще по Туркестану. Тогда Скобелев был молод, задирист и хвастлив, любил порой преувеличить свои боевые заслуги, однако