Святые старцы - Вячеслав Васильевич Бондаренко

в это время батюшка расставлял на столике посуду, доставал чай, сахар, угощение, баранки, сушки, сухарики. Потом, бывало, спросит нас, как у нас дела. Если наши дела с самоваром были уж очень плохи, то он вмешивался, дела начинали улаживаться, и самовар вскоре бы готов. Не помню, кто именно брал самовар и ставил его на стол. Горящую лучинку батюшка всегда опускал в самовар сам. Потом мы устраивались на диване, а батюшка хозяйничал, разливал чай, угощал, беседовал на разные темы. Это бывало всегда с двух часов до вечерни. Если никто больше не приходил, беседа была более практического характера; если собиралась целая компания разных людей, разговор был общего характера. Батюшка был всегда ласков, приветлив, добродушен.

На стенах приемной комнаты висели картины-гравюры. Помню из них следующие: “Пастыря Иисуса” художника П. П. ркера, “Агарь в пустыне” масляными красками, “Христос отрок” Гофмана. Направо от приемной, впереди, шла дверь в спальню, которая была и кабинетом, там против двери стоял письменный стол, над ним висела фотографическая группа с батюшкой, когда он еще был пресвитером Успенского собора. Направо от двери по стене стояла батюшкина кровать. Батюшка спал не раздеваясь, в подряснике и в сапогах, чтобы легче было вставать на молитву.

Книг у батюшки лежало на столе и этажерке много. Среди них я заметил и запомнил “Настольную книгу для священнослужителей” С. В. Булгакова, “Собрание церковных поучений для простого народа” священника Стратилатова, учебники по Закону Божию. В спальне было три окошечка, в приемной одно».

Добирались до Зосимовой пустыни по железной дороге -ехали до станции Арсаки, а потом лошадьми. Дорога подводила к северной стене обители, к величественным Святым вратам, где были устроены две въездные арки и надвратный храм Всех Святых. Приезжие останавливались в двухэтажной каменной гостинице, окна номеров которой выходили на густой ельник. Гостиницей ведал монах отец Иннокентий, который сам встречал всех паломников, размещал их в номерах и подавал в комнаты чай с баранками. В гостинице всегда было тихо, шумели только самовары, закипавшие в келии отца Иннокентия. А между тем все номера были обычно заняты, их бронировали заранее, по почте. Рано утром отец Иннокентий обходил комнаты паломников, стучал в двери и нараспев говорил: «Время пению и молитве час».

Выйдя из гостиницы, паломник видел высокую стройную колокольню, на которой в 1912 году были установлены часы. Справа размещались иконная и книжная лавки. В них нес послушание схимонах Симон (Кожухов, 1859-1928), в миру - видный петербургский чиновник, действительный статский советник. Главным храмом обители был Смоленский собор, возведенный над могилой основателя пустыни старца Зосимы. Три престола собора - в честь

Смоленской иконы Божией Матери, преподобного Зосимы Соловецкого и архангела Рафаила - были выстроены в ряд. Кроме старца Зосимы, в соборе в 1904 году был погребен также восстановитель обители архимандрит Павел (Глебов). Поражал красотой резной дубовый иконостас. Среди икон собора были и те, что написал игумен Герман. Вдоль западной стены пустыни стояли игуменский и братский корпуса, южнее - двухэтажная каменная трапезная, на втором этаже которой был устроен небольшой храм Преподобного Сергия Радонежского. Там же принимал исповедников отец Алексий. Между собором и восточной стеной был разбит фруктовый сад, дорожки между корпусами были обсажены деревьями и кустарником, повсюду разбиты цветники. Весной пустынь превращалась в цветущий сад - жасмин, сирень, яблони, в ветвях которых неумолкаемо пели птицы...

В первую очередь посетителями отца Алексия были преподаватели и студенты Московской духовной академии. Ехали к нему и духовные лица - архиереи, священники, монашество, - и миряне, главным образом москвичи. Отец Илия Четверухин свидетельствовал: «Отец Алексий привлекал к себе всех этих людей как праведник, молитвенник, нежный делатель души, прозорливец и замечательный духовник. Действительно, отец Алексий был глубоко и сердечно верующий человек, строгих церковных взглядов, благоговейный, усердный молитвенник, постник, труженик, к славе Божией ревнивый, к людям добрый, чуждый корысти и гордости, лицеприятия и человекоугодия.

Кто бы ни пришел к нему на исповедь за ширмочки, знатный ли человек или самая простая крестьянка, все равно батюшка одинаково забывал себя с ними, переживал с ними их горе и радости, разрешал их сомнения, утешал, ободрял, наставлял. “Я все переживаю с вами”, - говорил батюшка одной своей духовной дочери. Однажды, когда у нее было тяжелое переживание, он ей сказал: “И я пережил его с тобой, и оно вот где у меня осталось”, - показал он на сердце. Как бы плохо отец Алексий себя ни чувствовал, как бы ни был утомлен и нездоров, он никогда ради облегчения себя не ускорял исповеди, разве только для того, чтобы все желающие успели побывать у него, и до последней возможности старался удовлетворить всех к нему обращающихся.

Батюшка был замечательным духовником. Строго следя за собой, прекрасно зная законы внутренней жизни и по своему огромному опыту, и по аскетической литературе, видя много людей, исповедуя их и следя за ними, он прекрасно знал и понимал человеческую душу, так что в этом отношении его мудрость и знание граничили с прозорливостью, которая также несомненно была присуща ему по благодати. А благодать Божия явно чувствовалась в старце.

Придешь, бывало, к нему скорбный, с душевной тревогой -благодатный старец не только умирит, но еще и утешит, и уйдешь от него довольный, счастливый, даже самый счастливейший. Если придешь с загрязненной миром душой, со спутавшимися и затуманившимися чувствами и понятиями, около праведного старца все станет само собой ясно, что хорошо и что нехорошо. Хорошее станет привлекательным, а нехорошее мерзким. Придешь недоумевающий, а батюшка рассудит все просто и мудро; придешь упавшим духом, унылым и безнадежным, а сделаешься около него бодрым и веселым; придешь холодным, бесчувственным, а горячее сердце батюшки согреет тебя или лаской, или строгостью, смотря по надобности, и холодное сердце затрепещет и загорится. Точно от батюшки исходят какие-то струны благодатной духовной силы, от него веяло вечностью, и эта вечность около него становилась ближе, понятнее, а все земное, наоборот, делалось дальше, малозначительнее, ничтожнее, и, наконец, сама смерть переставала быть страшной».

Наплыв посетителей был так велик, что батюшка начал просить духовное начальство разрешить ему удалиться в затвор. Эта просьба была удовлетворена частично -3 февраля 1908 года ему было разрешено уйти в полузатвор, сначала до Пасхи; затем этот срок был продлен. Отныне вход в его келию был запрещен для всех, кроме семьи сына и врача, а исповедников он стал принимать лишь в храме, по субботам и воскресеньям. Но желающих исповедоваться было так много, что в пустыни ввели специальные билеты