Заставить замолчать. Тайна элитной школы, которую скрывали 30 лет - Лэйси Кроуфорд

сочла ее вульгарной, но в то же время ее жизнерадостность придавала мне смелости. Во рту стоял привкус алкоголя вперемешку с какао. Тошнота и головокружение меня обрадовали. Помню, как меня вели по снегу, а я думала, что хорошо бы улечься в него и уснуть вечным сном. Трудно ли умереть? Ну, правда, трудно ли? И что это будет за утрата? Минус одна школьница на весенних каникулах. Минус одна пригородная девица. Минус одна абитуриентка Принстона, минус одна амбициозная дурочка. В моей комнате выключат отопление, и в ней воцарится темнота, точь-в-точь как в Элизиной.

В какой-то момент Блейк трахал меня, а в паре метров от нас его друг трахал Тори. Я смотрела на них и на свой гипс – он казался светлым пятном в этой темной замызганной гостиной. Это все, что я помню. Мне было уже все равно.

Насчет проклятия мама оказалась неправа. Это был великолепный подарок судьбы. Сломанная косточка освободила меня от школьной рутины так, что лучше не придумаешь. Моя кисть покоилась в гипсе, и поместить в нее ручку не было ни малейшей возможности. Соответственно, конспектировать я не могла. Учителя заваливали нас материалом, и мне оставалось просто-напросто пытаться запомнить все это.

«Можешь брать с собой диктофон», – сказал папа. Хорошо, а что дальше? Сидеть в комнате и заново прослушивать все уроки? Это будут ночи напролет. Я решила воспользоваться тем, что есть, и с неимоверными трудами училась писать левой рукой.

Это означало, что нужно быть неторопливой. Это означало, что нужно быть очень внимательной. Мне приходилось обдумывать, что именно нужно записать, чтобы не утратить нить. В результате я вовлекалась в обсуждения на уроках так, как никогда прежде. Я больше не беспокоилась об окружающих, я прислушивалась к ним.

Я увидела французский под новым углом зрения, а математика стала понятнее. На уроках религии я отказывалась от псевдофилософских рассуждений и говорила только то, что хотела сказать. Преподобный С. оставался безразличным, да и гори оно огнем. Я наконец-то поняла, что значит внимать, а он целый год только болтал об этом.

Учеба требовала больше времени, и я его получила. Поскольку играть в теннис я не могла, вечерние занятия спортом стали для меня факультативными. (Собственно, такими они всегда и были, но я никогда не использовала эту возможность.) «Можешь приходить на командную разминку». – предложила тренер Шифф. Первые несколько дней я так и делала – нарезала круги вокруг кортов, ежась от ветра, и делала бессмысленные растяжки.

«Можешь заниматься на велоэргометре в тренажерном зале», – предложила она. Я попробовала, но в зал явился Рик, чтобы плюхнуться в ледяную купель после лакросса, и при виде его полуголого тела меня затрясло. Тренажерный зал был отвратительной клоакой показухи: четыре ортопедических стола для пульс-терапий и вправки суставов вдоль одной стены, гидромассажная ванна и ледяная купель вдоль другой. Как будто все мы были олимпийцами. Такое впечатление, что в тренерскую нужно было всем. Каждый хотел, чтобы его размяли или обследовали. Крутя педали велоэргометра в самом центре зала, я со своим призывно-розовым гипсом на руке чувствовала себя удобной мишенью для всех этих снующих туда-сюда спортсменов.

Я присоединилась к своей теннисной команде в день забега на длинную дистанцию, который проводила тренер Шифф. Мы называли такие забеги «мигалками». Это показалось мне правильным, хоть я всегда терпеть не могла беговые тренировки. Были и более короткие маршруты через лес, но это были узкие тропинки, засыпанные ветками и изрытые бурундуками. Они больше подходили для прогулок в одиночестве или для тех, кто искал спокойное место с целью перепихнуться или упороться. Наши спортивные боссы предпочитали отправлять своих подопечных к лодочной станции примерно в миле от спортзала, а затем левее в сторону перекрестка главных местных дорог, над которым висел одинокий светофор. Возможность выбраться за пределы кампуса с лихвой компенсировалась необходимостью пробежать две мили вверх по холму к этому светофору, который только мигал – при вялом трафике большего от него не требовалось. Пробежав через лесополосу, мы оказывались у края фермерских земель, за которыми виднелся дом. Я мечтала увидеть хоть кого-то не из школы. Милую фермершу с пучком седеющих золотистых волос с подносом печенья или графином лимонада. Я всегда бегала небыстро, так уж я устроена, и отчаянно пыталась не отставать. Проклятый светофор никак не приближался. Осенью, когда мы бегали футбольной командой, темп задавал долговязый и тощий тренер Грин, рысивший рядом с Мег. Свой первый нью-йоркский марафон она пробежит по щелчку и удостоится спонсорского контракта. Если я блевала, меня подбадривали хлопком по спине и велели отрабатывать аэробную выносливость.

Сейчас, в начале весны, небо было свинцово-серым. Девочки были в теннисных плиссированных юбках, что местному жителю показалось бы нелепым зрелищем – четырнадцать одинаково одетых школьниц бегут по сельскому шоссе. Я толклась в хвосте. Рука побаливала, в горле пересохло, но я знала, что когда забег закончится, всем остальным придется выйти на корт и выполнять команды, а у меня будет несколько свободных часов до ужина. Какое-то время мне можно будет делать что угодно – невероятно щедрый подарок. После разворота у светофора я отстала уже прилично. Слева темнел лес. Голые деревья потихоньку оттаивали. Шоссе было неогороженным. Я снова представила, как незаметно ускользаю в глубь лесов. Интересно, ночью там очень холодно? Приютит ли меня фермерша? В тишине было слышно, как скачут по веткам белки. Звук дыхания отдавался в ушах грохотом. Я решила попугать себя и вообразила типичного деревенского затворника, который разрубает меня на куски своим топором. Но идея не прижилась. Я пару раз замахнулась правой рукой, словно собираясь дать кому-то в лоб. Жесткий гипс оттягивал ее книзу, и это странным образом заставило меня почувствовать себя ужасно сильной.

Перед поворотом к кампусу я свернула налево и нашла начало тропинки в лес. В лощинах до сих пор стоял лед. Хотя до этого я в жизни не бегала так долго, усталости не было. Наоборот, изгибы тропинки как будто гнали меня вперед. Земля пружинила под ногами. Я ускорилась, а может быть, мне только показалось, отбиваясь от попадающихся на пути веток деревьев загипсованной рукой. Я знала, что эта тропинка называется «Долгие пруды», но раньше по ней не бегала. Тем более в одиночку. Тем более когда лес стоит голым. Поэтому была лишена возможности разобраться в том, в чем разбиралась сейчас. Я поняла, где находится столовая относительно церкви и катка. Я поняла, что нахожусь в узкой лесополосе между парковкой и служебным въездом. Я поняла, где проложены мостики