На крыльях любви. История создания метода Тета-исцеления - Гай Стайбл

не обратил на это никакого внимания и вышел из комнаты. Я расстроилась и замолкла, раздумывая над тем, как бы мне достучаться до мужа.

Время тянулось ужасно медленно, но в конце концов ко мне пришел другой врач. Он обходился со мной неплохо, и я заметила, что у него были большие уши, совсем как у Будды. Я ему об этом так и сказала, а потом попросила позвонить моему мужу. Показав мне экран мобильного телефона, он спросил: «Это ваш номер?» Я сказала: «Нет, не мой» – и дала ему номер в Айдахо-Фолсе. Я ведь все еще не понимала, где нахожусь.

Но тем не менее врач вышел в коридор и набрал номер, который был сохранен в его телефоне. Это был номер Даниэле. Врач сообщил Даниэле, что я в сознании и муж может прийти ко мне, но, как и прежде, лишь на полчаса.

Когда Гай, одетый чуть ли не в космический скафандр, появился в моей палате, он объяснил мне, где я нахожусь и что со мной случилось. Вся эта информация меня очень расстроила, но все же я была жива и на тот момент чувствовала себя хорошо. Я умоляла Гая забрать меня с собой, но сестры сказали мне, что я остаюсь, а он уходит.

В конце первого дня после моего выхода из комы мой взгляд упал на капельницу, стоявшую рядом со мной. Я попыталась прочитать состав жидкости. Кажется, это был какой-то минеральный раствор, но мне пришло в голову, что у меня аллергия на некоторые его компоненты. И я тут же вытащила катетер из вены на правой руке.

Брызги крови разлетелись повсюду. Ко мне подскочили медсестры; что-то выкрикивая, они забинтовали мне руку. Я обратила их внимание на то, что трубка на левой руке была закреплена неправильно – я видела, как жидкость выливается наружу, попадая на повязанный на руке бинт. Они объяснили, что все правильно и это сделано для того, чтобы жидкость впитывалась в кожу, а не попадала в кровь через вену. Я перестала что-либо понимать и продолжала твердить, что капельница поставлена неправильно. Хотя я тогда плохо соображала, но все же осознавала, что я являюсь целителем, что у меня есть дети и что мне очень надо вернуться домой.

На следующий день, примерно к полудню, у меня появились боли. Ничего подобного я в жизни не испытывала – болела каждая клеточка моего тела.

В больнице мне сказали, что, пытаясь вывести меня из комы, мне вводили огромные дозы преднизона. С этим было связано и то, что я не могла заснуть и что меня фиксировали на кровати: врачи боялись, что если я встану, то у меня будет разрыв сердца. Они и так не могли поверить, что я вообще пришла в сознание. В последующие дни мне давали минимальное количество воды, контролируя «чрезмерное» потребление жидкости.

Я ощущала свое тело как чужое – наверное, потому, что не получала никакой еды и мне давали очень мало питья, и так уже в течение многих дней. Мои руки пожелтели и походили на птичьи лапки – мне казалось, что передо мной чьи-то чужие руки, но никак не мои. Выше запястья руки представляли собой один большой синяк. Это потому, что сестры с трудом находили вены, к тому же в Италии до сих пор пользовались металлическими иглами. Одна из сестер сообщила, что мои руки теперь так и будут выглядеть и что вообще у меня венозное воспаление.

Я не чувствовала ни своего кишечника, ни мочевого пузыря и не имела понятия о том, как и когда я опорожняюсь. Я нащупала катетер и вытащила его из себя. У меня не было кнопки звонка, чтобы вызвать сестру, я только металась по кровати и звала на помощь.

В это время мне пришлось выслушать множество бранных слов от сестер и сиделок, «эта глупая американка» их ужасно раздражала. Со мной еще никто не обращался подобным образом, особенно учитывая, что опыт пребывания в Италии до сих пор был самым положительным.

Однажды ночью ко мне подошел какой-то медицинский работник и, приподняв закрывавшую меня простыню, сказал, что у меня красивое тело и что мне не стоит расстраиваться. Я в панике натянула простыню на себя обратно, после чего он ушел.

Я заснула, а наутро меня разбудил лечащий врач, проводивший очередной осмотр. Мне сказали, что меня скоро выпишут, осталось только еще дня три принимать антибиотики, но это был ложный сигнал.

Каждое утро я просыпалась от одного и того же страшного сна. Одна из мыслей, которая держала меня на плаву, была о том, что на следующее лето намечена свадьба Бобби. Я знала, что никак не могу пропустить это событие, я бы очень и очень расстроилась, если бы мне пришлось умереть раньше.

И все же мое состояние было еще весьма нестабильным. Один раз прибор показал давление 344 на 200. Тогда еще сестра доказывала мне, что с прибором все в порядке, а я твердила, что нет, потому что мне даже не надели манжету, и добавила, что если это в самом деле так, то я скоро умру. На это сестра ответила, что лучше уж умереть, чем быть в таком состоянии, как я сейчас. Вот такие шуточки в ходу в итальянских больницах! После этого я расплакалась.

В один прекрасный день со мной пришел побеседовать сам директор больницы. Он прекрасно говорил по-английски. От него я узнала, что меня забирают вниз на МРТ. Он добавил, что обычно не занимается пациентами лично, но в моем случае обещает проследить за моим лечением. Думаю, это случилось потому, что в больницу поступило большое количество звонков от людей, обеспокоенных моим состоянием.

Меня одели в какую-то бумажную робу и посадили в кресло. Как только меня вывезли за пределы палаты, органная музыка в моей голове впервые стихла. По дороге на исследование я увидела Гая и тут же заорала как сумасшедшая: «Забери меня отсюда!» Меня быстренько укатили дальше, прежде чем я успела выкрикнуть что-то еще. Гай же шел за мной следом.

Когда сканирование закончилось, я поняла, что меня снова отправляют в тот же самый изолятор, где я провела предыдущие шесть дней. Решив, что с меня хватит, я совершенно недвусмысленно отказалась туда возвращаться. Гай упрашивал меня смириться и подчиниться, но я была совершенно убеждена в том, что нахожусь в смертельной опасности, став жертвой заговора, поэтому ответила отказом. Я попыталась встать с кресла и убежать, но Гай схватил меня и снова