Судьба, судьбою, о судьбе… - Лилиана Иоганес-Эдуардовна Бреверн

своих современников, многие из которых теперь уже ушли из жизни. Это и Василий Шукшин, и Виктор Шкловский, и Юлиан Семенов, и Мариэтта Шагинян, и сегодня здравствующий Евгений Евтушенко, всегда наводивший порядок на набережной у нашего писательского третьего корпуса, где то и дело, собравшись в кучку, донецкие шахтеры (квота в наш Дом творчества у них была и весной, и осенью) спевали: «Веселися, бабка, веселися, Любка, веселися, ты моя милая голубка»; и Юлия Друнина с Каплером, и доктор наук, директор Института русского языка и литературы Академии наук СССР Елена Андреевна Земская (племянница Михаила Булгакова), с которой мы, надо сказать, подружились, прежде всего, благодаря нашим маленьким дочкам. Девочки играли в классики у «Муравейника» — так называли старый волошинский корпус, в котором на третьем этаже с отдельным входом любила независимо ото всех жить Лена.

Но месяц в Коктебеле пролетал быстро и приходилось возвращаться. Нет, не к работе — работать я не переставала и в Коктебеле, переводя книгу за книгой, — а в женский рабочий коллектив, где всегда кто-то кому-то завидовал, кто-то кого-то любил, а кого-то не любил, да еще при таком заведующем, с которым у нас теперь отношения были столь плохи, что дальше некуда.

«Но всему приходит конец» — думала я, когда Столбов, вступив в Союз писателей после своего перевода романа Габриэля Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества» (надо сказать, он был неплохим переводчиком, что никак не отменяло его человеческих недостатков), ушел в 1975 году из издательства на свободный литературный труд. Сколько тогда ему было лет? Шестьдесят? А может и больше, ведь он еще в тридцать седьмом участвовал в испанских событиях, а много позже, в Великую Отечественную войну, сменил в Генштабе отбывавшего тогда на фронт известного журналиста Юрия Федосюка, с которым мы в 1967 году, когда он работал главным редактором русской версии «Дайджеста», встретились и подружились опять же в Коктебеле.

И вот теперь, казалось бы, для Валерия Сергеевича Столбова, человека бесспорно творческого, наступило то самое время, чтобы забыть все административные дела и ненужные разборки с нелюбимыми авторами и редакторским составом и уйти с головой в переводы. Ан нет! Неуемная жажда властвовать и иметь везде свою руку, и крепкую, тем более, в бывшей подведомственной ему редакции, не давала ему покоя. И он стал проталкивать на должность заведующего нашей редакции своего человека, но совсем из иного ведомства. Владея испанским, тот человек работал в Госкомитете по экономическим связям с зарубежными странами. Время от времени, посещая страны Латинской Америки, он привозил Столбову, предлагая себя в качестве переводчика, ту литературу, которую и литературой-то назвать было никак нельзя. А тут вдруг перед ним замаячило кресло заведующего.

Однако сразу посадить его в кресло заведующего нашей редакции Столбову не удалось: издательству нужен был прежде всего заместитель главного редактора. Ведь последнее время, руководя нашей редакцией, Столбов по совместительству был и замом главного. А главный редактор Пузиков, хоть и не переставал ходить на работу, постоянно болел. Между тем, протеже Столбова никак не тянул на зама главного, как, кстати, и на заведующего нашей редакцией. Ну не был он знаком с художественной литературой, не был. А тут еще классика! Однако, упорствуя, Столбов нет-нет да и подбрасывал ему переводик какой-нибудь спущенной сверху испанской книжонки (там наверху тоже были не очень сильны в художественной литературе), чтобы тот на паях с кем-нибудь перевел ее, конечно же, с помощью редактора, трудившегося с ним вместе в поте лица своего.

Так вот, наш главный редактор Александр Иванович Пузиков протеже Столбова к себе в замы не взял.

И после долгих ожиданий на должность заместителя главного редактора и по совместительству заведующего нашей редакцией к нам пришел всеми уважаемый Владимир Дмитриевич Золотавкин — бывший сотрудник журнала «Иностранная литература», который больше всего на свете любил литературу, изменяя ей разве что с кружечкой пива.

Так начался «золотой век» (правда, короткий — Владимир Дмитриевич Золотавкин вскоре умер) для достойных авторов, творческих сотрудников издательства и всего издательского коллектива, который просто боготворил Владимира Дмитриевича.

Наш новый заведующий ни мне, ни моим коллегам никогда не предлагал в качестве переводчиков или рецензентов своих друзей-непрофессионалов.

Да и предложений к формировавшемуся перспективному плану Золотавкин ждал прежде всего от редакторского коллектива и всеми нами уважаемых профессионалов-переводчиков и литературоведов. Потом он все просматривал, включая авторские заявки, и обсуждал их со всеми нами вместе. И только со мной одной — планы изданий португальской и бразильской литературы: ведь в издательстве «Художественная литература» я была единственным португалистом. («Лиля у нас монополист», — говорил Степан Петрович Мамонтов, советник по культуре советского посольства в Лиссабоне.) Однако это не мешало мне частенько редактировать и переводы с испанского таких' знаменитых классиков, как поэт Луис де Гонгора-и-Арготе (XVI век), драматург Тирсо де Молина (XVII век), Аларкон (XVIII век) и многих других.

Так, при Владимире Дмитриевиче Золотавкине каждый член нашего редакторского коллектива был вынужден оценить свои знания, способности и возможности работать в редакции, вне зависимости от имеющегося в кармане партийного билета (сам Золотавкин был членом партии), который давал большинству неучей, бездарей и приспособленцев определенные привилегии.

С приходом Владимира Дмитриевича Золотавкина пришло время высокой оценки человеческого достоинства, глубоких знаний и подлинных способностей каждого, кто хотел и мог занять свое собственное место в литературе и в жизни издательства. И все-таки Минину, протеже Столбова, какое-то время после смерти Золотовкина и его преемницы Алевтины Ивановны Мироновой удалось поцарствовать в нашей редакции и даже при полном незнании и португальского языка, и португальской литературы (да еще XVI века) стать редактором «Лузиад» Луиса де Камоэнса.

XXIII

В апреле 1974 года в «подопечной» мне Португалии случилась революция «красных гвоздик», и тут же стали восстанавливаться порушенные после семнадцатого года дипломатические и культурные отношения с Советским Союзом. В это самое время Инокомиссия Союза писателей получила несколько сборников рассказов португальского писателя-коммуниста Урбано Тавареса Родригеса, испытавшего на себе все прелести фашистского режима Салазара, и предложила издательству «Художественная литература» ознакомиться с ними и по возможности издать у нас в редакции.

Естественно, книги легли на мой стол. Полистав каждую, я, ориентируясь на глубину произведений и их художественные достоинства, тут же выбрала для себя три новеллы: «Дядя Бог», «Предрассветные птицы» и «Смерть аиста». И последнюю, самую маленькую, очень напоминавшую мне стихотворения в прозе любимого мною Тургенева, тут же начала переводить.

«Это было давно, в то далекое время, когда шкафы смотрели на нас своими стеклянными глазами, а