Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

Ознакомительный фрагмент

В своих воспоминаниях он оправдывается тем, что Булганин, в силу своей пассивности, передоверял острые дискуссии ему, шепотом просил ответить. Возможно, это и так: в официальных случаях Булганин зачитывал свою речь по бумажке, в незапланированных перепалках он пасовал, отделывался общими фразами, а отец за словом в карман не лез, тут же обрушивал на оппонента острый, порой даже слишком, ответ по существу.

Так или иначе, но подобная практика не укрепила дружбы Председателя Совета министров и секретаря ЦК КПСС, Булганин постоянно ощущал некую ущербность, и это непроходящее чувство раздражало его. Он не всегда мог сдержаться, его раздражение подчас прорывалось в реплике, жесте, взгляде. Но только на мгновение, тут же на лице Николая Александровича восстанавливалась благожелательная улыбка.

В Гринвиче, когда подошла пора держать ответное слово, Булганин, по словам отца, подтолкнул его:

— Говори ты.

Просить отца дважды не пришлось. Он рвался в бой.

После бурного спора с адмиралом Кузнецовым в прошлом году обсуждение роли надводного и подводного флота в современной войне стало его коньком. Вот и тут отцу не терпелось поделиться с английскими военными моряками своими взглядами на современную стратегию войны на море.

Говорил он увлеченно и долго, все больше входил в раж, и уже казалось, что нет для него более важного вопроса, чем боеспособность Королевского военно-морского флота. Английские моряки слушали отца с вниманием. Ощущалось, что это не просто дань уважения заезжему гостю, а глубокая заинтересованность темой.

Вот что отец вспоминает об этой «лекции».

«Я выступил. Это была вольная встреча и вольное выступление. Я избрал такую тему, чтобы показать нашу страну и ее возможности, пойти, если грубо сказать, в наступление на англичан.

Я поставил перед ними такой вопрос:

— Господа, вы представляете Великобританию. Великобритания — владычица морей, но это все в прошлом. Нужно реально смотреть на вещи. Сейчас изменилось все, изменилась техника, и изменилось положение морского флота. Раньше он был плавающей артиллерией, она наводила страх на врага, прокладывала путь морской пехоте. Сейчас, когда имеются самолеты-ракетоносцы и имеются ракеты, которые можно пускать на цель на большом расстоянии, на расстоянии, недосягаемом для артиллерии кораблей, сложилось другое положение. Поэтому можно сказать, что сейчас линкоры и крейсеры — это плавающие гробы, они устарели.

Вот и мы прибыли на крейсере. Наш крейсер современный, хороший, я слышал оценку ваших специалистов. Они высоко оценили наш крейсер. Но… мы можем его продать. Продать, потому что он устарел и его вооружение устарело. В будущей войне не крейсеры будут решать военные вопросы, и даже не бомбардировочная авиация. Она тоже стареет. Еще не устарела так, как морской флот, но стареет. Выходит на арену как главное оружие на море подводный флот, а в воздухе — ракеты, которые наносят удар по цели на большом расстоянии, а в будущем — на неограниченном расстоянии.

Были вопросы и были ответы. Разговор вращался все время вокруг этого вопроса. Мы хотели показать падение военных возможностей в отношении воздействия на нас со стороны Британского флота… Это были не агрессивные речи с угрозами, все говорилось со смешком. Они тоже подшучивали, вопросы задавали, иронизировали… Одним словом, беседа была довольно откровенная и непринужденная…»

В Гринвичском морском колледже отец впервые публично объявил об изменении нашей военной доктрины, переходе от массового применения войск на поле боя к ракетно-ядерному противостоянию.

Завершилась встреча, как все подобные мероприятия в Великобритании, тостом за королеву. Поначалу отца коробило: как это его, представителя революционного пролетариата, принуждают пить за коронованную особу. Он ощущал себя не в своей тарелке. Но только в первый раз, от неожиданности. На следующем приеме он с готовностью поднимался со своего места и почтительно следовал церемонии. Только вечером со смешком оправдывался: «В чужой монастырь со своим уставом не ходят».

С любопытством ожидал отец реакции на свое выступление. Она не заставила себя ждать.

«Назавтра мы опять встретились с Иденом. Иден, как всегда с улыбочкой, говорит:

— Как наши моряки?… Я отвечаю:

— У вас хорошие моряки, известные всему миру.

— Ну а беседа? — и, улыбаясь так, смотрит на меня.

— О беседе, я вижу, вы уже знаете, раз улыбаетесь.

— Да, — говорит, — знаю. Мне докладывали о ваших высказываниях.

— И как же вы относитесь к ним? Как вы их расцениваете?

— Вы знаете, я с вами согласен. Но я как премьер-министр не могу заговорить об этом со своими военными. У нас-то нет другого вооружения, кроме надводного флота и бомбардировщиков. Это наши основные средства ведения войны. Я не могу, — улыбнулся он, — убивать в них веру в это оружие».

В тот вечер я допустил серьезный прокол. Рядом со мной за столом сидел человек в штатском, представившийся как чиновник Форрин Офис. Он дотошно расспрашивал меня о жизни в России, рассказывал смешные истории об английских традициях. По-русски мой собеседник не говорил, и я с гордостью демонстрировал свои не слишком обширные познания в английском. Уже под занавес он невзначай поинтересовался отношением наших людей к недавним разоблачениям Сталина. О докладе отца мой сосед упомянул вскользь, как о само собой разумеющемся. Совсем упустив из виду, что чиновнику британской службы знать об этих делах не положено, я пустился в объяснения. Я, конечно, знал, как положено говорить с иностранцами и освещал вопрос «правильно». Объяснил, что все поддерживают основные положения доклада, но, конечно, многое приходится пересматривать, а подобные повороты всегда болезненны.

Мой собеседник сочувственно кивал, поддакивал, задавал новые вопросы.

На следующее утро перед завтраком я рассказал, а если быть психологически точным, доложил о разговоре отцу. Мне очень хотелось не числиться в делегации просто в положении сына, а хоть чем-то приносить пользу. Я считал, реакция англичанина на столь животрепещущую тему его заинтересует.

К моему удивлению он отреагировал неожиданно пасмурно.

— Зря ты вообще на эти темы разговариваешь, — произнес он, не оборачиваясь, вполголоса, его взгляд упирался в дальний угол огромной роскошной гостиной королевского апартамента и сквозь стену уходил еще дальше. Выглядел он расстроено. Я понял, что совершил ошибку, но никак не мог сообразить какую и стал то ли оправдываться, то ли пояснять: я ничего такого и не сказал, только упомянул, что студенты поддерживают решение съезда. Отец еще больше насупился. Я окончательно растерялся.