Если буду жив, или Лев Толстой в пространстве медицины - Владимир Ильич Порудоминский
Если буду жив, или Лев Толстой в пространстве медицины читать книгу онлайн
Это книга писателя-биографа – не врача, книга не столько о медицине – о всей жизни Льва Толстого, от рождения «в Ясной Поляне на кожаном диване» до последних минут на прежде мало кому ведомой железнодорожной станции, по прибытии на которую, он, всемирно известный, объявил себя «пассажиром поезда № 12». Книга о счастливых и горестных днях его жизни, о его работе, духовных исканиях, любви, семье… И – о медицине. В литературном творчестве, в глубоких раздумьях о мире в себе и мире вокруг, в повседневной жизни Лев Толстой проницательно исследовал непременные, подчас весьма сложные связи духовного и телесного начала в каждом человеке. Обгоняя представления своего времени, он никогда не отторгал одно от другого, наоборот, постоянно искал новые и новые сопряжения «диалектики души» и «диалектики тела». Его слова «Лечим симптомы болезни, и это главное препятствие лечению самой болезни» – это слова сегодняшней медицины, психологии, социологии, философии. Отношение Толстого к медицине, нередко насмешливо критическое, жесткое, можно вполне понять и оценить, лишь учитывая всю систему его взглядов. Художник Крамской, создавший первый живописный портрет Льва Толстого, говорил, что никогда прежде не встречал человека, «у которого все детальные суждения соединены с общими положениями, как радиусы с центром». Читателю предстоит как бы заново познакомиться с биографией Толстого, по-новому увидеть многое в ней, что казалось хорошо известным.
Соска. Пустое дело, кажется. «Как делали бабки, так и мы взяли тряпочки, наклали каши, пососали и сунули в рот ребенку. Что же тут плохого? И мы так росли, сосали соску. Отчего же и нашему ребенку не сделать? Бабы-старухи там как знают, так и делают». Так скажут отец и мать про своего ребенка. Но так они могут говорить, пока не читали, не слыхали того, что написано здесь не для обмана, не для своей выгоды, а из жалости и любви к людям, к святым младенцам, которых посылает нам Бог и которых мы губим по невежеству. Мы могли так говорить, пока не знали, но теперь, когда знаем и знаем верно, тут спора быть не может: записано, сколько мрут детей при сосках и сколько без сосок. Оказывается, что при сосках втрое больше. Спора нет, дело ясно. И не может ни мать сунуть соску своему детищу, если она не хочет его смерти, ни отец допустить то, чтобы его ребенок лежал в зыбке с тряпкой во рту, с той тряпкой, от которой половина детей должна умереть. Не то отец, всякий добрый человек, войдя в дом и увидя ребенка с соской, должен вынуть ее изо рта младенца и сказать матери про то зло, которое делает эта соска.
Соска убила на Руси людей больше, чем чума и холера и все болезни. Надо вооружаться против нее и помогать друг другу уничтожить ее.
Спячка душевная
Проходит неделя всего после женитьбы – Толстой записывает в дневнике: «Я себя не узнаю». На другой день: «С студентами и народом распростился». Это о том, что прекращает занятия в Яснополянской школе, издание педагогического журнала. Еще через полмесяца: «Все это время я занимаюсь теми делами, которые называются практическими, только. Но мне становится тяжела эта праздность. Я себя не могу уважать… Мне все досадно и на мою жизнь, и даже на нее. Необходимо работать» (подчеркивает).
Через два месяца после свадьбы и в дневнике Софьи Андреевны важные строки: «Он мне гадок с своим народом. Я чувствую, что или я, т. е. я, пока представительница семьи, или народ с горячей любовью к нему Л. Это эгоизм. Пускай. Я для него живу, им живу, хочу того же…»
Но на протяжении всей его жизни Софья Андреевна не выиграет соревнования с народом за место в душе Толстого.
Конечно, женитьба повлияла на образ жизни и настроение Толстого, но, кажется, не столько тем, что переменила его, сколько тем, что выявила то, что в нем накопилось исподволь и ждало лишь повода, чтобы себя обнаружить.
Через полтора десятилетия в «Исповеди», рассказывая свою жизнь, Толстой определит хронологию происходившего. Сперва не столько даже сознание, сколько ощущение, что общественная деятельность, которую он на себя взвалил, измучила его, внесла в его душу смуту, путаницу, он «заболел более духовно, чем физически» <мысль о чахотке>, поехал в степь на кумыс, по возвращении женился, сосредоточил свою жизнь в семье, в жене, в детях, в хозяйстве.
Оказывается, всего этого недостаточно для счастья, которое, по мысли Толстого, должно было ожидать его с появлением семейного гнезда. В итоге «странное состояние сна», в котором он пребывает, – «отсутствие мечтаний, надежд, самосознания».
Для Толстого понятия «сон», «пробуждение» смолоду и до старости важное обозначение душевного, нравственного состояния. Он пишет о себе: «Во мне есть отличный человек, который иногда спит». Или: «Очень сонен умственно и даже духовно». Или: «Я ужасался над собой, что интересы мои – деньги или пошлое благосостояние. Это было периодическое засыпание. Я проснулся, мне кажется».
«Спать» для Толстого значит отойти от жизни, соответствующей тем нравственным, религиозным началам, которым он непременно должен следовать. «Нравственный упадок, готовность подпасть соблазну – пасть – это большей частью… такое состояние, в котором бездействуют, спят высшие центры, душевные силы… Надо понять, что спишь, и постараться проснуться… Надо сделать то, что делаешь во время кошмара: спросить себя: не сплю ли я? И тогда очнешься».
Пробуждение – новый цикл, новая полоса, новая эпоха жизни, новые задачи и предельное сосредоточение сил, чтобы решить их. «Нынче пробудился. Хорошо на душе». И – снова: «Да, жизнь есть радость пробуждения… И так хорошо, легко тогда».
Пробуждение: творчество
В 1864 году, после долгого перерыва, Толстой снова берется за дневник, но делает единственную запись: «Скоро год, как я не писал в эту книгу. И год хороший. Отношения наши с Соней утвердились, упрочились. Мы любим, то есть дороже друг для друга всех других людей на свете, и мы ясно смотрим друг на друга. Нет тайн, и ни за что не совестно. Я начал с тех пор роман, написал листов десять печатных, но теперь нахожусь в периоде поправления и переделывания…»
Семейные отношения не всегда безоблачны, случаются порой ссоры, и «каждый такой раздор, как ни ничтожен, есть надрез – любви», с горечью сознает Лев Николаевич. И страстные, супружеские примирения часто его не радуют: «особенно поцелуями, это ложная замазка». И все же после первой поры приноровления друг к другу, приноровления всей своей жизни к жизни семейной наступают счастливые годы.
Он пробуждается. Конечно, остаются и хозяйственные заботы, и охота, и интимные охлаждения и сближения, и дети, беременность, кормление, запачканные пеленки, но весь этот воздух семейной жизни с ее отношениями, укладом, разговорами, праздниками, святочными катаниями и охотой в отъезжем поле, с воспоминаниями о прошлом, мыслями о настоящем и будущем, весь этот яснополянский воздух, перевоплощенный творчески, становится воздухом романа, который он пишет.
«Запой хозяйства», как он называет свое увлеченное строительство домашнего гнезда, мысль, что семейный мирок, где он удобно расположился с любимой женой, может заменить ему огромный мир, который ему необходим, все это – время тяжелого, безнадежного физического и нравственного сна. Между тем, выбор давно сделан. И в этом выборе на первое место поставлена литература –
