Григорий Кисунько - Секретная зона: Исповедь генерального конструктора

Восемнадцатого мая 1943 года согласно решению ГКО Вольман был демобилизован и возвращен в НИИ, в котором работал до войны. Будучи связанным с многими организациями радиолокационного профиля, он кое-кому посоветовал побывать на люберецкой МРУ и ознакомиться с имеющимися там новинкам в технических решениях. Так по его подсказке осенью 1943 года на нашей «точке» появились в сопровождении штабного офицера военинженер 3-го ранга и штатский, оказавшийся главным конструктором завода, выпускающего РУСы, эвакуированного из Ленинграда в Новосибирск. Военный, здороваясь со мной, назвался фамилией хорошо мне известного соавтора академика Б. А. Введенского по работам в области распространения радиоволн.

— Расскажите профессору Аренбергу и главному конструктору об устройстве и работе МРУ-105, — сказал мне штабной майор.

Выслушав мой доклад, профессор спросил:

— А есть ли расчетно-теоретические обоснования новой схемы УВЧ-усилителя, реализованного в передатчике вашей станции?

— Эти материалы у меня в землянке.

В землянке, ознакомившись с моей тетрадкой, профессор сказал:

— Пожалуй, потянет на диссертацию.

— Моя диссертация — вот в этой папке, — ответил я, протягивая профессору скоросшивательную папку с машинописными листами. — И защитил я ее в последний предвоенный вторник, семнадцатого июня тысяча девятьсот сорок первого года.

— А вы не согласились бы перейти на кафедру факультета радиолокации, который сейчас создается в Военной академии связи?

— Сейчас война и моя кафедра там, где прикажут.

— Значит, вы не возражаете, если я включу вашу фамилию в приказ? Мне поручено сформировать кафедру теоретических основ радиолокации.

Я, конечно, согласился, но время шло, а никаких признаков, даже намеков на мой предстоящий перевод в военную академию не было. Зато открылась другая возможность: мой бывший аспирантский товарищ Н. С. Левченя стал начальником кафедры физики в Высшем военно-морском училище имени Фрунзе и сообщил мне о возможности моего перевода в это училище или в Военно-морскую академию на преподавательскую работу по радиолокационной специальности. При моем согласии может быть сделан запрос от военно-морского начальства на имя командующего ОМА ПВО. Я охотно согласился, тем более что у меня к этому времени появилась еще одна тетрадка, в которой были наметки решения задачи о распространении радиоволн УКВ-диапазона над морской (пространственно-периодической) поверхностью. Я чувствовал себя словно бы в гуще множества радиолокационных задач, требующих физико-теоретического освещения, и каждая из них претендовала на мое внеочередное внимание.

Между, тем служба требовала от меня совсем другого: постоянной технической готовности станции, высокого мастерства и дисциплины личного состава в боевом дежурстве и боевой работе да еще командирских забот, поскольку я длительное время оказывался без помощника, то есть был единственным офицером на расчете, и техником и командиром одновременно. А при боевой работе я еще оказывался и оперативным дежурным (ОД), отвечающим за работу дежурной боевой смены и поддерживающим прямую связь с КП иап, так что в донесениях полка о боевой работе можно было прочесть обо мне как о двух лицах: «В ночь с 9 на 10 июня во время налета вражеской авиации боевая работа расчетами станций радиообнаружения дальнего действия велась хорошо… Особенно четко, отлично работала станция ст. техника-лейтенанта Кисунько (Люберцы), ОД станции ст. техник-лейтенант Кисунько, работавшая непосредственно на начальника отдела наведения 6 АК инженер-полковника Стогова, обеспечившая штаб 6 АК точными данными о противнике, в частности, данными о высоте» (ЦАМО, ф. 337 ОРБ, оп. 45717, д. 4, л. 4).

В процессе боевой эксплуатации люберецкой МРУ конечно же не обходилось без неисправностей. В большинстве своем они устранялись заменой ламп со сгоревшим накалом, пробитых конденсаторов, сгоревших сопротивлений. Но запомнились мне три наиболее «пакостных» для меня случая.

Первый случай — обрыв центральной жилы коаксиального кабеля синхронизации, соединявшего передающую и приемную машины. Он выявлялся при попытке включить станцию по команде с КП иап. К счастью, цели в нашу зону не вошли, но для нас это было засчитано как небоеготовность техники, кое-кто требовал моей «крови», и я мог загреметь как Расторгуев, если не хуже, но, видно, сообразили, что заменить меня на МРУ пока что некем. При включении станции я находился на своем рабочем месте в приемной кабине, было видно, что на экране отметчика отсутствует зондирующий сигнал, как и сигналы от местных предметов. Первая мысль — что-то случилось с передатчиком. Я пробегаю стометровку от приемной машины к передающей, — передатчик молчит. Мне бы проверить его при переключении с внешнего запуска на внутренний — и выяснилось бы, что передатчик в порядке. Но кто мог предполагать обрыв в кабеле, тем более что станция совсем недавно при пробном включении была в порядке? К этому предположению я пришел только после того, как потерял время на проверку высоковольтного кенотрона и модуляторной лампы. Между прочим, это в психологии радистов: в первую очередь причины неисправностей искать в лампах. А тут еще, не стесняясь в выражениях, меня донимают с КП иап, требуют указать причину неготовности станции, приходится бегать к телефону из передающей машины в приемную, отвлекаться от поисков неисправности. Сначала я сказал, что подозревается передатчик, а потом высказал подозрение на обрыв кабеля, один высокий начальник сказал мне:

— А я подозреваю, что ты ни хрена (он высказался более жестко) не понимаешь в своих передатчиках и кабелях.

Надо сказать, что коаксиальный кабель запуска считался на МРУ как абсолютно незаменимая вещь. Еще от английских инструкторов передавалось нам, грешным, что хранить его надо как зеницу ока, так как в ЗИПе его нет, а другими кабелями его заменить невозможно.

Но делать нечего, и я быстро отключил злополучный кабель и проложил вместо него обыкновенный отечественный силовой кабель, подключив его зачищенными кончиками к нестандартным английским буксам напрямую, закрепив их вставленными в гнезда деревяшками. И станция заработала! Как говорят радисты, на соплях.

После получения команды на выключение станции я прежде всего заделал концы силового кабеля в штатные английские буксы, снятые с коаксиального кабеля, выбросил деревяшки, занялся изучением коаксиального кабеля. Пробником окончательно подтвердил наличие обрыва в центральной жиле. Нелегко было найти место обрыва. Вскрыв в этом месте оплетку, я оказался первым советским специалистам, невольно заглянувшим в тайну английского высокочастотного кабеля. Его центральный проводник состоял из тонюсеньких посеребренных проволочек, оголенный пучок которых напоминал мягкую рисовальную кисточку, а наполнителем между центральным проводником и экраном оказался еще неведомый в то время нашей промышленности высокочастотный диэлектрик типа полиэтилена. Молодцы англичане, но с посеребренным жгутиком явно перемудрили!