Бармен отеля «Ритц» - Филипп Коллен

– Совершенно верно.

– В августе 1914 г. вы получили назначение в 1-й иностранный полк в Марокко. Вы пошли добровольцем воевать против Германии… На стороне Франции. У меня есть ваше досье. Полицейское расследование относительно вас открыто в августе 1941 г. Ваша должность бармена в отеле «Ритц» позволяет вам общаться с нашими высшими сановниками и штабными офицерами, и мы хотели убедиться в вашей благонадежности.

– Я понимаю.

– Честно говоря, нас немного удивил тот факт, что в 1914 г. австриец выбрал Францию. У нас возникли подозрения, что вы, возможно, еврей…

Сердце Франка бьется так гулко, что его должно быть слышно во всем кабинете.

– Как, простите?

– Вы еврей, господин Мейер?

– Я католик, крещен тирольским священником.

– Однако ваше имя не значится ни в одной приходской книге Австрии. Ни в Кирхберге, ни в Вене. Это странно, не так ли?

– Я даже не знаю, что вам ответить…

– При этом в еврейских реестрах Тироля вы тоже не фигурируете. Вы известный, уважаемый человек, и потому мы все эти два года трактовали все сомнения в вашу пользу. Как вы понимаете, история с учеником-евреем полностью меняет расклад.

Франк берет секундную паузу, потом заходит с другой стороны:

– Вы думаете, я настолько глуп, чтобы нанять иудея работать среди генералов немецкой армии?

– А почему же тогда он сбежал? – парирует офицер.

Поединок продолжается.

– Не знаю, может быть, чего-то испугался.

– И чего же, господин Мейер? Полиции боятся лишь те, кто нарушает закон, верно?

Франк смотрит на него, не отвечая.

Я Франк Мейер, шеф-бармен отеля «Ритц», ветеран Верденнской битвы и ашкеназский еврей.

– Когда вы его видели в последний раз?

– Вчера, в начале дня. Мы готовились к вечерней смене.

– А потом он испарился… Я думаю, кто-то предупредил его о нашем визите. Вы знаете, кто?

– Нет.

Офицер мгновение пристально его изучает. Затем снова заглядывает в лежащие перед ним листки.

– А этот господин… Зюсс. Вы тесно общались, я полагаю?

– Нет, не совсем.

– Вы знаете, что с ним?

– Я ничего не слышал.

– Тоже еврей?

– Нет, я не думаю.

– Вокруг вас множество подозрений, господин Мейер.

И снова тишина.

– Послушайте, – спокойно говорит Франк. – Вы говорите, что я кажусь вам подозрительным? Что я могу поделать? Вы здесь три года, и я все время на своем посту. Я не делаю различия между моими прошлыми клиентами и теми, кого обслуживаю сегодня. Я обслуживал немецких офицеров так же охотно и преданно.

– Действительно, на вас никто не может пожаловаться. Вас так ценят, что штандартенфюрер Кнохен не дает подвергнуть вас медицинскому освидетельствованию…

– Передайте штандартенфюреру, что я готов пройти его в любой момент. Я не обрезан.

– Какие у вас отношения с мадемуазель Хааг?

– Взаимная вежливость, не более того.

– Она ваша любовница?

Франк вздыхает.

– Ничего подобного.

– Но она часто приходит, не так ли?

– Действительно, она регулярно приходит в бар. Как и капитан Юнгер или генерал фон Штюльпнагель.

– У вас не создалось впечатления, что она прислушивается к беседам людей у стойки?

Неужели гестапо подозревает ее в шпионаже?

– Я не заметил ничего особенного, – говорит Франк.

– Вы явно не хотите пойти нам навстречу.

– Простите, но я говорю только правду.

– Правда! – восклицает подполковник с досадой. – Не смешите меня! Сегодня никто уже не говорит правду, герр Мейер. Правды больше нет! – кричит он.

Кажется, у офицера на руках есть еще козыри. Он в последний раз сверяется с бумагами и устало задвигает их на край стола.

Хозяин кабинета несколько мгновений молчит, а потом с широкой улыбкой и неожиданно любезно произносит:

– Через месяц я женюсь. На француженке! Свадебный ужин состоится в доме у месье Лафона, в Нейи-сюр-Сен. Я буду признателен, если вы в нем поучаствуете. Порадуйте гостей искусством приготовления коктейлей…

Франк поражен. Вот уж сюрприз так сюрприз.

Кое-как ему удается взять себя в руки:

– С удовольствием, полковник. Только я должен отпроситься у руководства.

– Господин Элмигер согласен. Мы с ним уже договорились.

– Тогда все отлично, можете рассчитывать на меня.

– Вот и отлично. Вы свободны. И непременно сообщите всем вокруг, что гестапо умеет проявлять обходительность и понимание.

Полковник провожает его до двери. Они наверняка ровесники и тридцать лет назад сражались друг против друга, в Аргонне или в Арденнах.

Уважал бы хотя бы солдатское прошлое!

Я Франк Мейер, шеф-бармен отеля «Ритц», ветеран Верденнской битвы и ашкеназский еврей.

Сегодня Франк снова встал на тропу войны, во имя всех полукровок Вандомской площади.

Часть 6. Осадное положение. Февраль – июль 1944 г.

Журнал Франка Мейера

Где мои корни? Я и сам уже не очень понимаю.

Если копнуть, то в глубине души, я помню, найдется Австрия. Я впитал в себя Нью-Йорк и Париж, но и немецкая культура – тоже часть меня. И такая большая, что иногда мне близки и понятны немецкие офицеры. Я не ходил в школу, но мой характер определили Гёте и братья Гримм. Я помню, как суровыми зимними вечерами, в Фаворитене, одна старая баварка рассказывала нам, местным ребятишкам, сказки. Говорят, в прошлом она была воспитательницей двух сыновей богатой семьи Клейстов, владельцев ткацкой фабрики, которые жили в своем поместье к западу от Вены. Еще ходили слухи, что однажды во время летней прогулки в Альпах по ее недосмотру случилась трагедия: оба светловолосых мальчика утонули в горном озере.

Она страшно переживала это и изживала вину тем, что приглашала к себе домой соседскую детвору. В полдник по вторникам и четвергам она поила нас настоем чабреца с гренками, на которые намазывала тоненький слой апельсинового желе. Она смотрела на нас с такой лаской, но никогда не сюсюкала, держалась всегда строго. Ее чуть дребезжащий голос завораживал меня. На самом деле мы ее обожали. Сидя в своем жалком жилище, возле обшарпанной печки, зябко кутаясь в клетчатую шаль и нацепив на нос пенсне, она читала нам про Гензеля и Гретель, Красную Шапочку или Лесного царя. Мне тогда было лет восемь – десять, не больше, когда это стихотворение Гёте пронзило мою душу. Оно стало потрясением. Сын, уносимый Смертью, умирающий на руках у отца. Юность, украденная ненасытным и непобедимым Лесным царем. А потом я сам стал свидетелем того, как уже мое поколение сгинуло в «стальных штормах» Великой войны.

Приехав в Нью-Йорк и наверняка тоскуя по дому, я купил чуть ли не за доллар немецкую версию «Страданий юного Вертера». Я впитал до капли этот великий роман о свободе, читал его и перечитывал, поглощал день и ночь в своей каморке на Манхэттене. И