Валерий Перевозчиков - Ну здравствуй, это я!

— Совсем сошла с ума, фулюганка, — прокричал. — Пойдем, перекусим.

Семнадцатого июля мне исполнилось сорок лет. В номер набилось много народу, даже те, кого я не приглашал. Слух о том, что поздравить меня пришли Влади с Высоцким, разлетелся молниеносно. Володя хотел после, так сказать, официальной части увезти меня в Мулен Руж, где их ждали Люда Максакова с мужем. Но… меня, как маленького мальчика, в столь злачное место не пустило руководство поездки. А хотелось, ах, как хотелось!

Когда остался один, развернул небольшой сверток — подарок от Володи с Мариной. Русский серебряный портсигар с моими инициалами на крышке (удивительное совпадение) и автографами внутри — тех, кто когда-то в 1910 году в Петербурге преподнес его своему другу или

сослуживцу. Портсигар был куплен Володей в антикварной лавке. Внутри лежали — и лежат по сей день — два листка бумаги с написанными на них красным фломастером словами: «Кирилл! Я тебя люблю и поздравляю. Высоцкий (роспись). Кирочка. Будь счастлив! И здоров, и богат! Марина».

Чуждое нашей тогдашней идеологии понятие — «богат». Такую «глупость» мог пожелать только человек, воспитанный в прогнившей капиталистической системе. Хотя…

— Я не люблю, когда кто-то зарабатывает больше меня, — сказал Володя, когда выяснилось, что наш гонорар за «Пароход» намного меньше, чем у композитора.

«Цель оправдывает средства!» — написал в моей телефонной книжке и нарисовал свой профиль, пока ждал разговора с Мариной. С Парижем его соединяли знакомые телефонистки…

Ревекка, до знакомства в Париже вы знали Высоцкого?

Знала, конечно, но только по песням. Ведь мы с Мишей уехали из России в 1971 году.

А личное знакомство — когда и при каких обстоятельствах?

Когда — это я вам точно не могу сказать, а вот обстоятельства были довольно интересные. Нас пригласил Миша Барышников, он танцевал в тот вечер в «Гранд Опера». Танцевал всего пять минут — кажется, отрывок из «Дон-Кихота» — и еще было много всяких французов. Публика этих французов смотрела так… спокойно.

Но когда вышел Барышников — ох, какие были аплодисменты!

После выступления он пригласил нас за кулисы, вот там мы и познакомились с Володей и Мариной. А позже мы узнали: оказывается, эти пять минут — как он тогда прыгал, летал! — эти пять минут Миша танцевал со сломанной ногой. И когда мы вместе возвращались домой, Миша, выходя из лифта, чуть не упал.

Насколько я знаю, вы поехали в замок к Одиль Версуа?

Да, нас всех вместе погрузили в машину, и мы поехали к сестре Марины — Татьяне, к Одиль Версуа. Володя много пел в тот вечер.

И ваше первое впечатление?

Ну, у нас как-то сразу все получилось. Сразу! С Барышниковым Шемякин так и не подружился — были знакомы, и все. А вот с Высоцким — сразу! Как-то это неожиданно вышло, что все получилось сразу, в первый же вечер.

Михаил сказал мне, что это была «дружба с первого взгляда»…

Совершенно верно. Володя пел, я ревела. Миша тоже был совершенно потрясен. До этого, честно говоря, мы Володю не очень хорошо знали. Песни слышали, конечно, говорили о них, но… В ту пору мы же были питерские пижоны, любили классическую музыку и не очень обращали внимание на такого рода песни. А тогда… тогда мы были потрясены!

А как дальше развивались события?

Все пошло очень быстро. Очевидно, на следующий день Володя с Мариной были у нас дома.

Я помню, как в тот вечер мы пешком шли по Парижу… Володя и Миша очень любили идти вдвоем — и говорили, говорили, говорили… Они так подружились, что иногда Володя прямо из аэропорта ехал прямо к нам. А Марина сердилась — ревновала… Однажды Володя прилетел, Марина где-то снималась. Миша был в Нью-Йорке — и он остановился у нас. И Марина была спокойна, по-моему, ревновала она Володю только к Мише. А к нам с Дорой (дочь Ревекки и Михаила Шемякиных. — В.П.) она его отпускала спокойно. Я потом Мише об этом рассказывала. Было исключительно уютно: я лепила, стояла у станочка. А Володя лежал на диване — у меня там был чудный диванчик, телефон рядышком, все его любили — и вот Володя лежал на диване и читал. Что же он читал? По-моему, Ефремова, «Таис Афинская».

А когда Шемякин стал записывать Высоцкого?

Довольно быстро. До этого Миша уже сделал диск Алеши Дмитриевича. И вообще в этом отношении Шемякин — человек очень серьезный. Как только они с Володей познакомились, он сразу купил какой-то особенный — какой-то просто замечательный — микрофон. Мишенька же всегда все делает с размахом! И они сразу же начали работать. Миша сказал: «Володя, как только ты будешь приезжать, мы будем записывать. Это серьезная работа».

А как это происходило?

Они записывали, а мы с Дорой сидели рядом. Я всегда там околачивалась, я же работаю дома… Дора иногда сидела на полу… Марина приезжала

и уезжала… А Володя всегда стоял — он мог записывать свои песни только стоя.

Общение, работа — а чем еще занимался Высоцкий в Париже?

Он постоянно был озадачен одним: кому-то надо достать лекарства, кому-то — вещи («друзьям надо!»), что-то еще… Я ему иногда что-то покупала… А Марина мне сказала однажды: «Этот нескончаемый поток…» Она, конечно, все понимала и сказала это почти с восхищением…

А вы знаете историю песни «Французские бесы»? Про этот знаменитый загул Высоцкого и Шемякина сначала в ресторане «Распутин», а потом в «Царевиче»…

Ну а как же! Мы сидели с Мариной у нас дома и ждали их. Ждали всю ночь, с ума сходили… Марина позвала Шемякина, а потом вышибла их из дома… Но приехала, мы сидели на кухне и курили, курили, курили… Я уж не знаю, сколько сигарет мы выкурили! Марина сидела совершенно бешеная. Я говорю: «Ну, Марина, давай с юмором к этому относиться». А ей было не до юмора, она очень сильно переживала. А еще у нее утром была съемка кажется, в «Марии Антуанетте» — ей надо было быть свежей и красивой. А она сидела у нас на кухне и сходила с ума… Потом она все-таки уехала. Сказала мне: «Как только они появятся — позвони». Но вот только был ли это тот самый случай?..

Да, именно тот. Марина Влади вызвала Михаила, а потом там что-то произошло…

И она их выгнала… А поскольку Михаил поехал спасать Володю, когда раздался звонок в дверь, я была уверена, что Шемякин несет на руках Высоцкого… Открываю дверь, а моего Мишу держат под руки с двух сторон! С одной — наш здоровенный консьерж, а с другой — какой-то незнакомый мужик, тоже здоровый (как выяснилось потом, распорядитель из ресторана) — Мишенька висит между ними, а Володи нет.

А можно ли это рассказывать?! Я тут не сплетничаю? Ну, если Миша вам сам рассказывал — ладно. Все мы Володины родственники… Вся Россия его родственники. Так вот, Миша ничего не мог тогда сказать, тяжелый был Мишенька. Внесли его эти два здоровенных мужика и положили — бросили! — на кровать. Миша спал на кровати, а я ждала — Володя же должен был прийти. Жду. Звонок — я открываю дверь. Володя стоит. Стоит! Сам добрался! И первые его слова: «Ну, Мишка гад! Друга бросил!» — «Володенька, какое бросил! Его же внесли! Еле дотащили!» А Володя ничего не видит и не слышит, у него — монолог: «Мишка… Друга бросил!» И тут же пытается упасть. Ну, Володю я все-таки смогла взять на плечо… На плечо — и рядышком с Мишей, на диванчик. И вот так один на кровати спал в сапогах, другой — на диванчике. Володе стало плохо, он же болен был. Очень плохо… Тут же я позвонила Марине. Она вызвала врача, который занимался Володей постоянно. Видимо, домашний врач, почти друг… И вот ночью этот врач приехал Володю спасать, сделал какие-то уколы.