Мой следующий вздох: мемуары - Jeremy Renner

временные ощущения, в конечном итоге оно бесплодно, потому что не признает коллективного энергетического опыта, частью которого мы все являемся, - общей реальности, которая приведет нас к высшему успеху, если мы уйдем с собственного пути.

Так что вы предпочтете: внести свой вклад или пробиваться в жизни вампиром? Я знал, какой ответ был для меня.

Это был самый простой вопрос, который я когда-либо задавал себе.

Бывали моменты, когда я получал такой кайф от сочетания опиоидов для снятия боли и бензопрепаратов для сна, что был уверен, что шторы в моей спальне разговаривают со мной, а я с ними.

Конечно, мы болтали - ведь они были моими приятелями! Мы могли говорить обо всем и обо всех. Помню, однажды вечером я рассказал им о том, как в детстве ходил с отцом в поход в Йосемити. Йосемити находится всего в двух часах езды к востоку от Модесто, и я просто не могу представить себе более благоговейного места: гранитные соборы и ледниковые озера, вздымающиеся горы и мельчайшие полевые цветы - все это подчеркивает, насколько ничтожны мы, люди, и насколько бессмысленными могут быть наши стрессы и страхи, когда мы сталкиваемся с величиной и бесконечным возрастом каменного лица высотой 2 000 футов в лучах утреннего солнца. Когда мы с отцом ходили в походы, мы разговаривали, и он заложил в меня основы эмоционального интеллекта, который я ношу с собой по сей день. Во время этих прогулок мы говорили о религии, философии, жизни и музыке.

Однажды утром я рассказал занавескам о том, как мой папа предложил нам с Ким два варианта на выбор: Диснейленд или концерт Doobie Brothers в Сан-Франциско. Это был не конкурс: Диснейленд будет существовать всегда, но кто знал, как долго еще в мире будут звучать нежные, задушевные тона Майкла Макдональда?

Когда занавески не отвечали, это сделал Джейми Фокс. Он часто бывал в моей комнате (его не было); мы говорили о том и о сем (я говорила, он мало говорил, потому что его на самом деле не было); мы вместе катались на снегоходах (не катались - для начала, в Южной Калифорнии нет снега).

Интересно, когда через пару месяцев у него начались проблемы со здоровьем, он тоже говорил со мной? Надеюсь, я была рядом с ним.

Моя мама, или Ким, или кто бы ни был со мной в тот момент, слышала, как я болтаю, и думала, что Джереми сейчас просто спотыкается. В конце концов я засыпал, и кто-нибудь говорил: "Может, нам стоит отменить эти лекарства - мы же не хотим его потерять".

Я не мог найти ни одной удобной позы, чтобы отдохнуть; я все еще наклонялся, чтобы пописать в маленькую баночку; и когда мы не принимали лекарства, и я не спал, мне предстоял длинный день. Если мне везло, и я спал десять или двенадцать часов, я раскачивался, каждый день занимался терапией, выполнял все упражнения на 100 процентов. Но если я не принимал лекарства или просто плохо спал...

... Я помню птиц. Они клевали в окно моей спальни, потому что видели собственное отражение и думали, что это конкурент - в это время был сезон гнездования, - и они не давали мне спать, их клевки были хуже, чем у медсестры, нуждающейся в крови. Клевали, клевали, мешали спать. На это было только одно средство.

Я попросил Алекса найти мой пистолет. Он нерешительно принес его мне, а я сидел в своем кресле-каталке, положив пистолет на колени, и был готов уничтожить этих чертовых идиотов - домашних зябликов.

К счастью, прежде чем я успел проделать дыру в окне, Алекс установил ряд шипов, а Джефф сделал несколько снимков головы Ястребиного Глаза и сделал из них наклейки на стекло, решив, что это отпугнет птиц.

Я лежал и смотрел на себя, как Ястребиный Глаз, на окно своей спальни, на свой пистолет BB, наблюдая за этими чертовыми птицами и молясь, чтобы они дали мне поспать.

Иногда, когда я наконец засыпала, мне снились безумные сны. Я никогда не была большой любительницей снов, но в те первые несколько недель они приходили в полном техническом цвете. Наиболее яркими они были в тот момент, когда я засыпала. Иногда меня мучили ночные страхи, особенно когда я случайно засыпал в той же позе, в которой оказался сразу после того, как снегоход оставил меня на льду. Тогда страхи усиливались до такой степени, что в конце концов от сильного сжимания я сломал коренной зуб в задней части рта.

Помимо тех частей тела, которые я решил не оперировать, одной из постоянных проблем после инцидента был мой рот. Я отказался от операции по поводу перелома левой руки. (На самом деле я сказал: "Просто оставьте ее в покое, она в порядке!") Мое левое запястье также было сломано. Что касается левой ноги, то у меня были сломаны два средних пальца и сломана плюсневая кость - то, что называют переломом танцора, - и это было очень неприятно, и не только потому, что я больше никогда не смогу встать на носочки; это было еще и невероятно больно и изнурительно. Какое-то время я думал, что мой слух тоже пострадал, но оказалось, что в ухе скопилось так много крови из раны на голове, что, когда ее вычистили, все пришло в норму.

Затем было мое правое колено, которому не становилось лучше и которое должно было стать причиной самого серьезного кризиса в моем восстановлении.

Но мой рот был просто катастрофой, а дискомфорт в том самом месте , где вы едите и разговариваете, только усугубляет ситуацию. Моя челюсть, сломанная в трех местах, держалась вместе с помощью винтов с крестообразными головками и резиновых лент. Некоторое время я мог только глотать пищу, что я ненавидел - именно поэтому я по сей день ненавижу суп. (За исключением бульона из кабачков, который Кайла приготовила для меня и принесла в больницу, - он был нектаром по сравнению с институтской едой).

Несмотря на мое стремление к выздоровлению, я начинала с самого начала. Мое тело было в полном беспорядке; я был как убитый на дороге. По сей день я не уверен, что врачи зафиксировали все травмы, и не думаю, что кто-то когда-нибудь до конца узнает все, что было сломано, разбито или выгнуто - это не имеет значения. Но моя челюсть... сломанная в трех местах, и мои зубы навсегда выровнены, означает, что она уже никогда не