Набоков: рисунок судьбы - Эстер Годинер

И тогда автор, сочувствующий главному своему герою, изобретает ход, пре-дупреждающий злокозненную парочку о возможности скандального разоблачения.

Три дня подряд шёл ливень (чтобы Драйер в воскресенье не поехал на

теннис, а Марта не могла бы встретиться с Францем) – в этом романе природа

выполняет функцию хора в греческой трагедии, подсказывая зрителю-читателю, когда ему преисполняться чувства подступающего критического

момента. Но Марта надевает резиновое пальто и всё-таки отправляется к

Францу – ей не терпится сообщить ему, что решено всем троим поехать на мо-ре, и это идеальный случай (концы в воду) избавиться, наконец, от ненавист-ного мужа. Марта выходит из дома: «Дождь забарабанил по тугому шёлку

зонтика», – Марту это не останавливает. Она выходит за калитку: «И вдруг

что-то случилось. Солнце с размаху ударило по длинным струям дождя, ско-сило их – струи стали сразу тонкими, золотыми, беззвучными. Снова и снова

размахивалось солнце, – и разбитый дождь уже летал отдельными огненными

каплями ... – и стало вдруг так светло и жарко, что Драйер на ходу скинул макинтош».1 Волею автора-теннисиста – прозрачная символика: солнце за Драйера успешно сыграло в теннис, дождь победив, – последнее, перед отъездом к

морю, знамение стихий, предупреждающее – дождя, и победное – солнца.

Проницательная и действенная «этика», которой автор наделяет природные стихии (солнце/дождь), противопоставляя их слепому «человеку разумному», – доминантная символика этого романа. Вот Драйер на прогулке с собакой случайно встречает Франца. И оказывается, что ставшее уже, казалось бы, привычным, присутствие Франца в доме и шутливо-небрежное с ним обращение Драйера содержательного знакомства не составили – им не о чём говорить: «Тайную свою застенчивость, неумение говорить с людьми по душам, просто и серьёзно, Драйер знал превосходно».2 Это очень важное самопризнание, фактически ключевое для понимания отношений Драйера не только с

Францем, но и с Мартой, да и вообще – с окружающими его людьми. При всей

своей живости и общительности, Драйер – совершеннейший эгоцентрик, одиночка по натуре. Будь Драйер внимательнее, он бы заметил, что Франц – точь-в-точь как один из манекенов, на днях показанных ему изобретателем: «бледный

3 Там же. С. 152.

1 Набоков В. КДВ. С. 156.

2 Там же. С. 157.

109

мужчина в смокинге», который «как будто показывал танцевальный приём …

словно вёл невидимую даму».3 Ещё один намёк судьбы, пропавший втуне. Да и

без намёков, по описанию автора, Франц и внешне очень изменился – похудел, побледнел, стал мрачен. Как было не заметить – племянник всё-таки. От первоначального ощущения счастья у него ничего не осталось; есть только «чёрная

тьма, тьма, в которую не следовало вникать», но в ней были и «странные просветы», «мимолётные вспышки сознания»: как-то Марта показалась ему похожей на жабу, а во сне – постаревшая, тащила его на балкон, где полицейский, с

улицы, показывал ему смертный приговор; «со странной тоской он вдруг вспоминал школу в родном городке».4

В этом, почти сомнамбулическом состоянии, Франц равнодушно принимает предложение Драйера, сообразившего, чтобы выйти из неловкого положения, поинтересоваться, как устроился «племянник» – «кстати, мне и пока-жешь свою обитель». Марте, ожидающей Франца и услышавшей за дверью

знакомые голоса, едва удалось устоять, всей тяжестью навалившись на дверь.

Если бы не сиплый голосок хозяина: «Там, кажется, ваша маленькая подруга»,

– разоблачение состоялось бы. Едва удержанная дверь – последнее, перед роковым выездом на море, предупреждение судьбы, аналог знаменитой мифологи-ческой «надписи на стене» – ведь безумный старичок, хозяин квартиры, когда-то был знаменитым фокусником, известным под именем Менетекелфарес.

Никто ничего не понял, но каждый, на свой лад, оказался бессознатель-ным прорицателем. Драйер, не подозревая о своей дальновидной проницательности, сначала «посмеивался и советовал вызвать полицию», а затем, узнав (якобы), в чём дело, начал, по своему обыкновению, насмехаться над

Францем, представив его с какой-нибудь простенькой, миловидной девицей

(подобной той, в гостинице на море, какая и приглянулась Францу сразу после

известия о смерти Марты). Франц, недоумевая, предположил, что, может быть, это хозяин шутит – не без того, если считать хозяина агентом судьбы, которая

вот так «шутит». Затем же он ужаснулся и ещё больше погрузился в бездну

отчаяния, ища выход – может быть написать матери, чтобы она приехала и

забрала его, может быть, сказаться больным, может быть … он на грани самоубийства, но у него ни на что нет воли: «Будет так, как она сказала». Он пожалел, что «судьба чуть-чуть не спасла».1 Судьба его спасёт – хотя бы за то, что

пожалел.

Марта же, «сияя и смеясь», нисколько не обескураженная тем, что несколько раз подряд уже «сорвалось», объяснила Францу «сияющую разгадку»

– свой план. Она готовилась к отъезду «плавно, строго и блаженно», сожалея

3 Там же. С. 158.

4 Там же. С. 145-147.

1 Набоков В. КДВ. С. 159-160, 163.

110

только о том, что «отстранение Драйера обойдётся так дорого»2 (увы, это будет стоить ей собственной жизни). Наконец, Драйер, настраиваясь на отпуск, снова,