Александр Петрушевский - Генералиссимус князь Суворов

Июля 7 последовало новое расписание полков по отрядам; Суворова назначили к Потемкину. Новость эта его поразила, он принял свое перемещение за знак неудовольствия главнокомандующего. Еще так недавно он, Суворов, тяготился своим бездействием и был недоволен своим положением; теперь освещение вдруг переменилось. «Гром ударил, мне сего не воображалось. Прошу иного, ваше сиятельство, можете ли помочь? Лишь бы только с честью отсюда выйти. Всего основания не знаю; больно!... Будет ли по малой мере мне желаемое награждение? Не оставьте того, милостивый государь. Бегать за лаврами неровно, иногда и голову сломишь по Вейсманову, да еще хорошо, коли с честью и пользой. Наконец и то выдти может, что (если) не так, то такой как я, а что хорошо, то не я». Вслед затем он получил от Румянцева извещение о назначении его в главные силы. Собираясь 11 числа уезжать. он написал графу Салтыкову последнее, прощальное письмо, а Румянцеву донес, что будет немедленно 3.

В отношениях Суворова к Салтыкову не замечалось по-видимому ничего дурного, но они не были искренни и действительно хороши. Суворов был требователен и в требованиях своих настойчив; неспособность Салтыкова била ему в глаза, и он не сдерживал языка, не скупился на пронические выходки и остроты. Многие писатели упоминают про одну его злую насмешку, передавая ее различно. Кажется сарказм состоял в том, будто «Каменский знает военное дело, но оно его не знает; Суворов не знает военного дела, да оно его знает, а Салтыков ни с военным делом не знаком, ни сам ему неизвестен». Услужливые люди передавали Салтыкову подобные отзывы Суворова и через то отношения между начальником и подчиненным конечно не выигрывали. В числе таких людей, генерал-поручик Каменский занимал не последнее место. Не любя Суворова, он в то же время колол им Салтыкова. В одном приличном, но довольно ядовитом письме к последнему, он забавляется насчет второй туртукайской победы Суворова и бездействия самого Салтыкова. В другом, по случаю состоявшегося перевода Суворова, Каменский пишет, что вероятно он, граф Салтыков, доволен этой переменой, «ибо не знаю, кто из вас двух был в Негоешти начальником, особенно с тех пор, как Суворов стал посылать донесения прямо фельдмаршалу».

Уезжая, Суворов оставлял свой пост в превосходном состоянии. Флотилия доведена была до 101 судна разной величины, способных поднять 5500 человек пехоты и 1500 конницы. Даже Каменский не мог не отдать ему в этом отношении справедливости и еще в половине июня писал Салтыкову, что нашел флотилию и укрепления в таком состоянии, что и не воображал, и что Суворов видимо очень много потрудился. Нет сомнения, что Суворов еще больше потрудился по обучению войск, — предмет, который никто не ценил в надлежащей мере. Вообще же он доказал на своем дунайском посту, что умея побеждать неприятеля в бою, умеет и обеспечивать победу заранее.

Немедленно отправиться к Румянцеву Суворову однако не удалось. Сходя по наружной лестнице негоештского монастыря, мокрой от недавнего дождя, он, будучи нетверд на ногах от туртукайской раны, поскользнулся и упал на спину. Ушиб и сотрясение были так сильны, что Суворов едва дышал, и его принуждены были отвезти в Букарест; только после двухнедельного лечения мог он отправиться к главным силам.

Главнокомандующий оценил службу Суворова и понял, что он один может заменить Вейсмана. Русские войска занимали в это время по ту сторону Дуная единственный пост, Гирсово, который очень стеснял Турок и потому был уже предметом двукратных их покушений. Здесь предполагалось вторично перенести решительные действия на тот берег; по близости, при устье Яломицы, расположились главные силы Русских. На этот-то пост и назначил Румянцев Суворова. Он писал Суворову 4 августа, что надеясь на его известное искусство, предоставляет ему охранение и оборону Гирсова, не стесняя подробною инструкцией, как генерала, отличающегося военными достоинствами. Почти во всех других своих ордерах, Румянцев называет Суворова искусным и благоразумным генералом и доносит 8 августа Императрице, что «важный гирсовский пост поручил Суворову, ко всякому делу свою готовность и способность подтверждающему».

Повидавшись с главнокомандующим и получив от него наставление, Суворов отправился в Гирсово. Он должен был высылать оттуда разъезды и, при случае, предпринять поиск вовнутрь неприятельского расположения, оттягивая на себя турецкие силы и ослабляя их на верхнем и нижнем Дунае. Гирсовский отряд обязан был сохранять тесные сношения с генералом Унгерном, который готовился к поиску, в случае надобности помочь ему и даже соединяться с ним для общих наступательных действий. В распоряжение Суворова была еще отдана бригада генерал-майора Милорадовича, стоявшая при устье Яломицы, которую он во всякое время имел право притянуть к себе.

Прибыв в Гирсово, Суворов осмотрел в подробности свой пост и нашел, что он недостаточно обеспечен от турецких покушений. Первым делом он назначил места для дополнительных укреплений и приказал их насыпать, а также исправлять крепостные верки; затем составил план обороны, сводившийся к тому, чтобы обоим отрядам, Унгерна и Суворова, атаковать Турок при Карасу. Румянцев, более опытный и менее решительный, не одобрил предположений Суворова, а между тем, если В они были приведены в исполнение тотчас же, то турецкий корпус под Карасу был бы разбит, ибо считал в своих рядах не свыше 10,000 человек, как впоследствии оказалось.

Ожидая неприятельского наступления от Карасу, Суворов в конце августа притянул к Гирсову бригаду Милорадовича и в своем расчете не ошибся. Возводимые укрепления были еще далеко не окончены, как в ночь на 3 сентября, в 20 верстах от Гирсова, показалась турецкая конница. Утром Турки усилились и потеснили передовые посты; к полудню неприятель был на пушечный выстрел от Гирсова. Суворов не хотел его атаковать тотчас же, а думал приманить поближе, для чего и выказывал разные признаки своей слабости; но в крепости не вытерпели, открыли огонь слишком рано. Турки попятились. Суворов выслал казаков, приказав им завязать перестрелку. Более часа продолжалась перестрелка; Турки понемногу подвигались вперед. Чтобы приманить их, Суворов приказал казакам отступать, не торопясь, а потом вдруг, как будто в паническом страхе, удариться в бегство.

Как только казаки очистили поле, Турки стали развертывать свои силы и строиться. Зрелище было необычное: сражавшиеся до сей поры нестройными толпами и кучами, мусульмане выстроились в три линии, на европейский лад, и в порядке двинулись вперед. Таков был результат недавних уроков французских офицеров, но он не послужил Туркам в прок. Суворов смотрел на маневрирующего неприятеля, указывал его своим приближенным и смеялся.