Перо в её руке. Женские письма – женские судьбы в XVIII веке - Сесиль Берли

нет ошибки в том, чтобы высказать свои мысли и намерения, – напротив, это лучшее, что можно сделать. Вот почему, и не помышляя упрекать вас, я сказала вам, что благодарна за искренность и не перестану нежно любить вас, хоть мне пришлось отказаться от моих планов. Я повторяю то же самое сегодня: подумайте над тем, как вам поступить. Я уже рассказывала, какую жизнь вы будете у меня вести, и повторю еще раз, чтобы вы нисколько не заблуждались на сей счет.

Объявлять о вашем приезде я никому не стану, а людям, с которыми вы поначалу будете встречаться, скажу, что вы девица из моей провинции, желаете уйти в монастырь, а я предложила остановиться у меня, пока вы не изберете подходящий. В свете я не просто буду говорить о вас учтиво, но и стану всячески отличать вас, чтобы сразу приучить других выказывать должное уважение. Я открою свои истинные намерения лишь очень тесному кругу друзей, а три, четыре или пять месяцев спустя мы обе, и вы, и я, будем знать, как нам живется друг с другом, и сможем вести себя свободнее. Я никому не подам повода думать, что желаю ввести вас в свет, ибо намерена заставить других самих желать этого, и если вы хорошо меня узнали, то должны верить в то, что я буду относиться к вам со всяческим уважением, но положитесь на мое знание света. Если сразу объявить, что вы поселились у меня, люди не будут знать (даже окажись я куда более знатной дамой), как надобно с вами обходиться: одни вообразят, что вы моя дочь, другие решат, что вы ищете в моем доме каких-нибудь милостей и проч., и начнут отпускать на сей счет дерзкие замечания. Вот почему люди прежде всего должны узнать ваши достоинства и приятность вашего обращения. Вы этого легко достигнете – мы с друзьями поможем в этом; но нужно приготовиться терпеливо переносить скуку, которая ждет вас в первое время. Есть и второе обстоятельство, о котором я должна с вами объясниться: малейшее притворство и даже малейшая неискренность с вашей стороны будут мне нестерпимы. Я от природы недоверчива, и все, в ком я полагаю хоть малейшее притворство, кажутся мне так подозрительны, что я уже не могу открываться им. У меня двое близких друзей: Формон и Д’Аламбер, и я всей душой люблю их не столько за их приятность или дружбу ко мне, сколько за их исключительную правдивость.

Я могла бы отнести к этому числу и Деврё [ее горничную], поскольку подлинные достоинства всех делают равными, и для того [sic!] я ценю ее больше, чем всех владетельных особ в мире. Таким образом, моя королева, надобно решиться держать себя со мной с величайшей искренностью и прямотой, без околичностей или преувеличений, одним словом не отклоняться от истины и никогда не терять одну из величайших прелестей юности, а именно бесхитростность. Вы остроумны, веселы, вам не чуждо чувствовать; все эти качества сделают вас очаровательной, если станете вести себя скромно и естественно, то есть будете сама собою.

Я совершенно уверена в вашем бескорыстии, и для меня это еще одна причина сделать для вас все, что будет в моих силах.

Когда увидитесь с г-ном Д., уведомите меня, чем закончился ваш разговор. До тех пор пока я не буду этого знать, мне больше нечего сказать вам.

Деврё показала мне ваше письмо к ней; оно исполнено дружеских чувств, но вы столько раз употребили в нем слово «мадемуазель», что это все перечеркивает. Можете счесть меня слишком суровой, но клянусь вам, я безжалостна только к тому, что идет вразрез с искренностью. В этом отношении я не знаю пощады. Прощайте, моя королева; вы можете показать это письмо нашему другу. Я не имею от него тайн.

Впервые госпожа дю Деффан с Вольтером встречаются в 1723 году в замке Ла-Сурс близ Орлеана. Между ними возникает мгновенное притяжение, прежде всего дружеское. Она восхищается его выдающимся умом, и это взаимно! Однако их отношения страдают от связи Вольтера с Эмили дю Шатле, возникшей в 1734 году: госпожа дю Деффан ту терпеть не может и высмеивает ее претензии на занятия физикой. Кроме того, Вольтер не живет в Париже, да и во Франции бывает нечасто. Проведя какое-то время при прусском дворе, он перебирается в Женеву, а затем, в 1758 году, – в замок Ферне, расположенный на французско-швейцарской границе. Сохранились 103 письма госпожи дю Деффан Вольтеру – она всегда делала копии со своих посланий ему. Публичное чтение писем великого человека и своих ответов было кульминацией светских и литературных вечеров в ее салоне. Переписка между «монастырем Сен-Жозеф» и «Альпами», длившаяся, с некоторыми перерывами, более 15 лет, – одно из величайших эпистолярных сокровищ XVIII века. Нижеследующее письмо положило ей начало.

5 января 1759 года

Мне казалось, милостивый государь, что вы позабыли меня; я о том сокрушалась, но не сетовала. Однако величайшая потеря, которая могла когда-либо постичь меня и переполнила чашу моих страданий, напомнила вам обо мне. Никто не говорил о дружбе совершеннее вас, и как ее величайший знаток вы можете судить о том, какую боль я испытываю. Друг [Жан-Батист-Николя де Формон, умерший в 1758 году], которого я буду оплакивать всю жизнь, позволял мне прочувствовать истинность строк, содержащихся в вашей «Речи об умеренности»: «О божественная дружба! Блаженство совершенное!»[8] и т. д.

Как отрадно мне было повторять эти слова снова и снова; теперь же я буду произносить их с горечью и мукой! Но, милостивый государь, почему вы отказываете моему другу в хвалебном слове? Нет сомнений, что вы полагали его достойным такой чести – вы ценили его ум, вкус, суждения, его сердце и характер. Он вовсе не принадлежал к числу тех философов, которые учат презирать публику и ненавидеть великих, не желая признавать их ни в каком жанре, и которым нравится сбивать других с толку утомительными и скучными софизмами и парадоксами. Друг мой был очень далек от этих нелепиц; он был искреннейшим и, полагаю, одним из самых просвещенных ваших почитателей. Но, милостивый государь, отчего бы мне одной хвалить его? Четыре строки от вас, в стихах или в прозе, почтили бы его память и стали бы для меня настоящим утешением.

Если, как говорите, вы мертвы, то не до́лжно сомневаться в бессмертии души, ибо никогда ни у кого на земле не было больше души при жизни, чем у вас в могиле!