Плавучий мост. Журнал поэзии. №3/2019 - Коллектив авторов

class="v">Привычного быта дурную плерому

взорви и в леса убеги.

Всё ближе огонь Иоанновой ночи,

когда на вечерней заре

крестьянские дщери и дети рабочих

сожгут своё платье в костре.

Орляк зацветает в бору потаённом,

куда непроглядны пути.

Не Машка с таксистом, а ты с почтальоном

должна этот цветик найти.

«В зелёный берег тюкнулись челны…»

  В зелёный берег тюкнулись челны,

  из них возникли злые чужаки,

  пришельцы из неведомой страны.

  Туманом, тиной тянет от реки.

Огромные, в железе и шерсти́,

воняют так, что к ним не подойти.

Оглянешься – ворона прилетит.

Затеешь песню – чайка прилетит.

Понёвы, юбки серые стирать

у чужаков и чаек на виду

тебя послала мать или не мать —

старуха, стерва, старшая в роду.

Гремит их гогот, лязгает их смех,

они идут в поселок на холме,

за ними сыплет пепел или снег,

незнамый здесь, обычный в их стране.

Ты из тумана вырвала листок,

на нём фигурки быстро начерти.

Ворона его в клюве донесёт.

Она устанет – чайка долетит.

Пускай готовят лучшую еду,

затопят баню, позовут к столу.

Пускай старуха, старшая в роду,

забьётся и обмякнет на колу.

«Ребята, у вас очень много пурги…»

   Ребята, у вас очень много пурги,

   но что-то товар небогат

   и все, кто вам скажет об этом – враги,

   а кто не из ваших бригад,

тот явно урод и умом недалек

и бабы тому не дают.

А всё-таки в деле у вас недолет

и в слове у вас недокрут.

А я-то молчок, молоточком тук-тук

в каком-то квартале от вас.

А то, что торопится в мир из-под рук —

то жёлтая жаба, то черный паук —

ни вам, ни другим не показ.

Фэнтези

От огнедышащего ящера,

от семиглавого огня

не умереть по-настоящему,

судьбу с кольчужкою кляня.

Не положить дурные косточки,

не заслужить себе креста,

ногами считывая досточки,

пролеты шаткого моста.

Остановитесь, братья-витязи,

куда нечистый нас понёс?

Ведь это, извините, фэнтези,

здесь нету гибели всерьёз.

Щёлк – и рассеется видение,

исчезнут башни-каланчи.

Из дуба сделаны, из дерева

заговоренные мечи.

Не в этой выжженной сторонушке

смерть поджидает молодца.

Она под юбкой у Аленушки,

она в объятии кольца.

Её подвозят электричками,

куда влетаешь на ходу.

Она дерётся косметичками,

вливает зелия в еду.

И семь светил ведет Полярная

на нерест, будто глупых рыб.

А там уж нарния – не нарния:

открылся шкаф, и ты погиб.

«Дайте им второй и третий шанс…»

   Дайте им второй и третий шанс:

   он с цветами и она в гипюре.

   Я всё время думаю о вас.

   У меня в душе такие бури.

   Чёрный доктор, чёрные глаза,

   рестораны с видами на бухту,

над которой жмет на тормоза

солнца утомленного кондуктор.

Есть вторая, третья красота,

ложечкой мутящая рассудок.

Даром ли от рожек до хвоста

показался в зеркале ублюдок?

Север

1

Курс – север, и природа все смуглей,

а в шаре гелий, а в корзине гей.

Наверно, гений.

Он видит сверху множество явлений:

оленей бег, медведей под скалой

и сумрачную тряску поколений

за деградирующий плодородный слой.

И позади забытая война

ему уже не кажется гражданской,

а кажется какой-то шляпой жалкой,

которая тут больше не нужна.

Тут надобны, как видно с высоты,

мохнатая шмелиная одежда,

во фляге спирт, на Господа надежда,

увы, не припасенные унты.

Курс – север, и природа все белей,

и горы, смятые рождественской фольгой,

и кривоствольный флот нагой

висящих из земли нетопырей.

Здесь ночь бела, как кривда позади,

здесь он один и гей, и натурал.

Здесь никогда никто не умирал.

Нет отклика, кого ни позови.

Курс – север, но отсюда лишь на юг,

и океана белое бельмо

еще слепее из-за серых туч.

Еще скажи, скажи, что жизнь дерьмо.

Рот облепляет ледяной сургуч,

и тело улетает как письмо

туда, где крылья плещут, где поют.

2

Медведи и вепри бегут за Урал,

вот-вот соберется народный хурал

под звуки гитары и лютни

гуторить про наше майбутне.

Леса и долины, поляны и рвы

олени и лисы сдают без борьбы.

Иртыш маякует Тоболу:

готовим пути ледоколу.

Стоят у штурвала три сына и Ной,

курчавые бороды крашены хной.

Каюты, как белые соты,

уходят в пустые высоты.

Грядущему Симу грядущий Яфет

талдычит про новый, про северный свет,

эдем для жирафов и ланей,

предел человечьих стараний.

Что Санников видел, где сгинул Седов?

За мантией мрака и линией льдов

кончается магия ада

и светится лист винограда.

Корабль-исполин напрягает винты,

взметает породы, ломает хребты.

Тесны ему водные русла,

густеет небесное сусло.

Полярные сполохи словно салют.

Ты видела? видел? – торчат из кают

звериные морды и шеи

над волнами