Александр Колпакиди - Суперфрау из ГРУ

Квартира была солнечной. В большой комнате было окно с двойными рамами, между которыми оставалось широкое пустое пространство — для цветов. Там поставили коляску, в которой Янина часами спала или играла. В Данциге Мише исполнилось шесть лет. Семья отпраздновала этот знаменательный день первым в его жизни посещением театра!

Но многоквартирный дом внушал Урсуле и определенные опасения. Ей еще никогда не приходилось работать в такой обстановке. Она сразу же постаралась навести справки о других жильцах. Этажом выше жил какой-то чинуша из нацистской партии. Его жена, пропадавшая от скуки, любила поболтать и посплетничать — в частности, и о том, кто живет в доме. Объектом для излияния своих домыслов она обычно выбирала Урсулу, загруженную домашними обязанностями мать семейства.

Однажды ночью, расшифровав только что принятое сообщение, Урсула решила, что получила радиограмму, адресованную кому-то другому. Разве не могло такого случиться? Но как раз эта радиограмма начиналась с личного обращения «Дорогая Соня» и гласила: «Народный Комиссариат обороны постановил наградить Вас орденом Красного Знамени. Сердечно поздравляем Вас и желаем дальнейших успехов в работе. Директор». Урсула была в растерянности. Она считала, что этим боевым орденом награждают за особое мужество, проявленное во время революции или гражданской войны, на фронте, и не могла понять, почему наградили ее. Потом на смену смущению пришло чувство радости, смешанное с тревогой: «А не переоценивают ли мою скромную особу?»

Но за радостью тут же пришла беда. Утром, выйдя за покупками, Урсула встретилась с супругой нациста.

— Мой муж сейчас в командировке, — сразу же сообщила женщина. Они поболтали о холодной погоде и — неисчерпаемая тема — перешли на милых соседей. Между прочим, соседка спросила:

— Ваш радиоприемник тоже так часто барахлит? Прошлой ночью опять ничего не было слышно!

— Я ничего такого не заметила, — ответила Урсула, внутренне напрягшись. — А в котором часу это было?

Соседка назвала время.

— Ну, так поздно я никогда не слушаю радио. В этот час я давно уже сплю.

Но соседка знала некую жгучую тайну и не могла утерпеть, чтобы не поделиться. Чуть наклонившись, она сообщила полушепотом:

— Мой муж говорит, кто-то тайком работает с передатчиком, где-то совсем недалеко от нас. Он позаботится, чтобы в пятницу оцепили и обыскали наш квартал. К тому времени он как раз вернется.

Никогда в своей жизни, ни до того, ни после, Урсула не была так близко к провалу. Если бы не случайный разговор с глупой женой нациста, в пятницу она была бы уже в полиции, а в субботу, вероятно, в гестапо. Впрочем, осознание опасности пришло значительно позже. Сейчас она была спокойна, мысль работала четко.

«До пятницы еще остается время на один сеанс связи» — размышляла Урсула. С точностью до секунды она высчитала, как быстро удастся, в случае облавы, спрятать «патефон» и сжечь бумагу. Впрочем, что толку? Помехи от передатчика, все равно выдали бы ее с головой.

Время сеанса приближалось. Дом не был оцеплен, у нациста наверху темно. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: вероятнее всего, запеленговали и уже потом оцепили бы квартал, а не отдельный дом. Прием был отчетливый, так что времени на сеанс ушло мало. Урсула сообщила, что пока не сможет больше вести передачи, но что в четверг или субботу еще сможет выйти на связь. На следующий день разведчица отнесла «патефон» — передатчик к одному из товарищей.

Ответ от Центра, который был повторен несколько раз, она получила в четверг. Урсула ничего не передавала и даже не смогла подтвердить прием. Центр приказал вернуться в Польшу. В Данциге она пробыла примерно четыре месяца.

Позднее, приобретя более солидный опыт работы, Урсула анализировала все, что она делала «не так». Ведь нетрудно было догадаться, что в новых кварталах селятся, в основном, нацисты. А уж коль скоро ее угораздило выбрать этот район, надо было вести передачи поздно ночью, когда никто уже ну слушает радио. Это просто чудо, что она вовремя обо всем узнала. И надо же было сообразить еще раз потом радировать из собственной квартиры — она прямо-таки нарывалась на арест! Надо было перенести передатчик к кому-нибудь из их группы и провести сеанс оттуда. «Как все это было легкомысленно!» — думала Урсула потом. Но тогда она не предавалась подобным размышлениям и считала, что делает все очень хорошо.

Вернувшись в марте 1937 года в Польшу, Урсула и Рольф поселились в другом предместье, в сорока минутах езды на автобусе от Варшавы. Это был дом в лесу на две семьи с садом, верхний его этаж пустовал. В этом домике, в середине мая, разведчица получила из Центра известие, что некий товарищ будет ждать ее в Варшаве на главной улице Новы Свят в такое-то время на таком-то углу. Никаких внешних условных примет не нужно.

Как всегда, Урсула оказалась на месте минута в минуту. Она была убеждена, что пунктуальность — одно из необходимых условий нелегальной работы. Некоторое время молодая женщина прогуливалась взад и вперед, а потом… потом с трудом удержалась от того, чтобы радостно поздороваться с подходившим к ней человеком! Еще бы, ведь это был Туманян! Он приехал, чтобы проконтролировать работу разведчиков.

Туманян провел в Варшаве несколько дней. Домик Урсулы ему понравился. Войдя в комнату, он огляделся и, улыбаясь, заявил:

— Теперь я понимаю, почему меблировка обошлась вам так дешево.

И в самом деле, не зная, сколько времени они смогут провести в Польше, Рольф и Урсула приобрели мебель не в магазине, а в столярной мастерской.

— Рольф сам покрасил ее! И я считаю, что тона просто прелестны, — похвасталась Урсула.

Визит Андрея она восприняла как приезд друга. Лопаясь от гордости, показала ему Янину и на этот раз призналась, что отец девочки — Иоганн. Андрей серьезно посмотрел на Урсулу, но, в конце концов, улыбнулся и больше не затрагивал этой темы.

Они обсудили работу и вместе съездили в Данциг. Но говорили по пути не только о работе.

— Урсула, я бы хотел, чтобы ты относилась ко мне не только как к начальнику, но и как к другу, — заявил Андрей. — Я даже настаиваю на дружбе.

Урсула, конечно, обрадовалась, но не успела спрятать удивленный взгляд. Андрей заметил его и объяснил:

— Мне кажется, что ты уже не излучаешь ту веселость, которая отличала тебя в московской школе. Ты переживаешь, что Иоганн далеко от тебя? А как у тебя дела с Рольфом?

— Я очень ценю Иоганна и все еще тоскую по нему, но вернуться к нему… Нет, этого мне, пожалуй, не хочется. А с Рольфом у меня отношения совсем неплохие. Нет, все обстоит не так уж плохо. Просто мне в этом отношении не везет, как и всем прочим жизнерадостным людям, в отличие от людей тихих и спокойных: стоит нам хоть чуточку приуныть, и это моментально всем бросается в глаза.