Владислав Дворжецкий. Чужой человек - Елена Алексеевна Погорелая

Но, как мы знаем, самому Дворжецкому ни история с фильмом, ни роль не казались удачными.

Разве что на Камчатку слетал да с Далем подружился, а всё остальное – мимо, включая и поначалу обещанный гонорар.

В 1973 году «Земля Санникова» вышла в прокат. Ввиду малого опыта режиссеров, да и всех скандалов, которым «Мосфильм» был свидетелем, картине присвоили третью – самую низкую – категорию, но, когда на фильм валом повалили зрители, повысили категорию до второй. А артисты-то уже получили за съемки самые маленькие оклады! Снимавшийся на протяжении двух лет практически непрерывно, Дворжецкий в итоге остался чуть ли не в минусе. Деньги приходилось зарабатывать чем угодно – не только съемками: в ход пошло возвращение к испытанному средству – вязанию, «извоз» на всё-таки купленной на один из гонораров машине… К финансовым трудностям прилагался так и не решенный квартирный вопрос – жить в столице по-прежнему было негде. Перечисление адресов в Москве, где Дворжецкий останавливался в начале 1970-х, переваливает за десятки: театральное общежитие актеров школы-студии МХАТ в проезде Художественного театра, коммуналка на Спиридоновке, где была комната у Виктора Калиша, коммуналка у «Современника», где собирались гости Екатерины Васильевой, однокомнатная квартира на Вятской улице, где жила со своим сыном Дмитрием Виноградовым Ольга Всеволодовна Ивинская… Виноградов, успешный переводчик с восточных языков, художник, реставратор, а по совместительству – известный московский фарцовщик, на протяжении десяти лет был ближайшим другом Дворжецкого в Москве и не раз выручал его в ситуациях, когда срочно требовался ночлег. Как вспоминали знакомые Ольги Ивинской, мать и сын жили открытым домом. Телефон не умолкал, двери не закрывались. «Если гости засиживались, их укладывали на раскладушку под роялем»[141], и с утра можно было продолжать разговор…

Интересно, однако, что Дворжецкий, всегда с увлечением рассказывавший о собственных литературных знакомствах, будь то знакомство с Еленой Сергеевной Булгаковой («…встречей с ней я буду счастлив целую жизнь»[142]), вдовой Я. Смелякова Т. Стрешневой («Ханум») или литераторами из круга Ярослава Галана, ни в интервью, ни в дневниках, ни в воспоминаниях ни словом не обмолвился об Ивинской, хотя с ней-то, благодаря Виноградову, был знаком очень тесно. Однажды только назвал ее «мамкой» («…у „мамки“ мы утащили маленький телевизор») – и то, ясное дело, со слов друга. Возможно, близкие отношения не выстроились, а возможно, дело в слишком эмоциональном, откровенном, взбалмошном характере Ивинской. Зная о том, что в ней видят прежде всего Лару из романа «Доктор Живаго», она всегда была готова к разговору о подробностях их с Пастернаком отношений, обезоруживала собеседника откровенностью и, вероятно, требовала подобной же откровенности от него. Сдержанность, которую Дворжецкий особенно ценил в женщинах – и которую привык видеть в матери, Риве Левите, близких подругах-артистках, – Ивинской была совершенно не свойственна; Дворжецкий же, при всей своей привязанности к «Митьке» и любви к поэзии Пастернака, очевидной по дневникам, был уверен, что есть вещи, о которых не стоит распространяться при постороннем – даже при друге семьи.

Он и о собственных романах, которые после расставания с Пиляевой, конечно, имели место, не распространялся. «Я ничего не знал об этой стороне его жизни, – позже скажет в интервью Лев Дуров, снимавшийся вместе с Дворжецким в нескольких фильмах. – Просто не знал…» Между тем всесоюзная слава Дворжецкого, обрушившаяся на него вместе с «Бегом», «Возвращением „Святого Луки“», «Солярисом» и особенно «Землей Санникова», где он предстал в классической для советского зрителя роли рыцаря без страха и упрека, разумеется, означала и появление десятков, а то и сотен поклонниц. Артиста узнавали на улицах, в метро, в ресторанах; его осаждали поклонницы; сам он со смехом рассказывал, как ему приходилось порой уходить от них дворами, автобусами, пересаживаясь с маршрута на маршрут и буквально заметая следы…

Рассказывал-то со смехом, но порой, очевидно, бывало невесело. Хотелось не бегать по улицам, хотелось жить своим домом, своей семьей, со своей женщиной. В 1973 году что-то, кажется, вновь стало складываться. Друзья познакомили Дворжецкого с московской манекенщицей Ираидой, сдававшей квартиру и согласившейся взять на постой известного артиста. С одной стороны, ничто так не сближает, как общая жилплощадь; с другой – после двух распавшихся браков Дворжецкий не торопится начинать новые отношения, к тому же дома ему приходится бывать редко, съемочный график по-прежнему интенсивен. Еще во время съемок «За облаками – небо» на Дворжецкого вышел молодой, еще не перешагнувший рубеж сорокалетия режиссер А. Салтыков: он решился экранизировать любовную драму повести А. Калинина «Возврата нет» (1971).

Любви возврата нет, и мне как будто жаль

Бывалых радостей и дней любви бывалых;

Мне не сияет взор очей твоих усталых,

Не озаряет он таинственную даль…

Сразу после публикации повести в «Огоньке» читатели засыпали редакцию письмами «с пожеланиями увидеть ее перенесенной на экран. Зрители называли даже будущую исполнительницу главной роли»[143]. Так что то, что Салтыков, которого всегда интересовали, скажем так, разные грани образа советской женственности – измордованной, исстрадавшейся, но сохранившей внутреннее достоинство и самоотверженность («Председатель», «Бабье царство»), растоптанной, поруганной, утратившей память, но не способность любить («Полынь – трава горькая»), – пригласил на роль Кашириной Нонну Мордюкову, было абсолютно логично.

А вот выбор Дворжецкого требовалось обосновать.

Спустя пару лет (всего лишь пару лет! А сколько за это время жизни ушло) С. Тарасов, режиссер фильма «Встреча на далеком меридиане», скажет, что на главную роль в фильме – американского физика – возьмет только Дворжецкого. «Почему? – По кочану! – И, снизойдя к „профанам“, все-таки объяснит: – Внешность, особенно глаза – видно же, что человек мыслями и чувствами где-то там, не здесь, не на земле…»[144] Ну с американским физиком еще более-менее понятно: у него и должны быть такие глаза, – а вот как быть с председателем колхоза, бывшим комбатом Никитиным? Как объяснить, что эту героическую в общем роль должен играть именно Дворжецкий, которого, несмотря на роли Ильина и Бертона, все же склонны были видеть в более однозначном отрицательном амплуа?

Салтыков обосновывал: у Дворжецкого есть необходимая для той драмы, которую он снимает,

сострадательная интонация. Ее легко уловить, мне кажется, даже в его ранних ролях в кинематографе. Человек он совестливый, душевно чистый. Настоящий труженик. Что же еще надо, чтобы быть уверенным: такого актера можно пригласить на многоплановую, вовсе не «отрицательную» роль? <..> Ему не делали проб – сразу утвердили…[145]

2

Съемки «Возврата нет» привлекают всеобщее внимание. Они анонсируются в журналах, включая всё тот