Иван Тургенев. Жизнь и любовь - Полина Ребенина

о соседских дрязгах и сплетнях. Она была даже безграмотна! Иван Сергеевич пробовал было в первые медовые месяцы (когда с нею почти не расставался) поучить ее читать и писать, но увы! Это далеко не пошло: ученица его смертельно скучала за уроками, сердилась. Потом явились на сцену обыкновенные припадки «замужних женщин», а вслед затем произошло на свет прелестное дитя».

Конечно, добрая и простая Феоктиста, удовлетворяя физическую страсть писателя, не могла удовлетворить его высокие духовные потребности. А они были очень велики. Ему были необходимы полет чувств и мыслей, восторг и наслаждение музыкой и пением, которые могла дать только умная, высокообразованная и утонченная женщина. Тургеневу была необходима не только интеллектуальная подпитка, но и преклонение перед любимой женщиной, и именно такое отношение у него вызывала мадам Виардо своей творческой и волевой личностью с присущей ей властностью и изощренным умом.

Много позднее, в 1865 году, Тургенев писал другу Маслову из Спасского: «У меня в 1851‐м, 2‐м и 3‐м годах в Петербурге и здесь жила девушка, по имени Феоктиста, с которой я имел связь. Я в последствии времени помог ей выйти замуж за маленького чиновника морского министерства – и она теперь благоденствует в Петербурге. Отъезжая от меня в 53‐м году, она была беременна и у ней в Москве родился сын Иван, которого она отдала в воспитательный дом. Я имею достаточные причины предполагать, что этот сын не от меня, однако с уверенностью ручаться за это не могу. Он, пожалуй, может быть мое произведение. Сын этот, по имени Иван, попал в деревню к мужику, которому был отдан на прокормление. Феоктиста, которая ездила к нему в прошлом году, тайком от мужа, не умела мне сказать, где лежит эта деревня и какого она ведомства. Она знает только, что до этой деревни было верст 50 и что зовут ее Прудище. Имеет она также причины предполагать, что какая-то дама взяла ребенка к себе – которому в деревне житье было кое, и что эта дама попала в больницу. Из этого всего ты можешь заключить, что голова у этой Феоктисты слабая. Теперь она опять едет в Москву (заехала она сюда, чтоб на меня посмотреть – муж ее отпустил на месяц в Богородицкий уезд) – и я направил ее к тебе с тем, чтоб ты помог ей в ее разысканиях. Если этот Иван жив и отыщется, – то я бы готов был поместить его в ремесленную школу – и платить за него…» Непонятно, на какие «достаточные причины» не признавать свое отцовство ссылался Иван Сергеевич, ведь в воспоминаниях Берга прямо говорилось, что у Феоктисты в результате связи с ним появилось «прелестное дитя».

Читаешь это письмо Тургенева и не перестаешь удивляться характеру писателя. Жил он с приглянувшейся ему девушкой три года, а когда она забеременела, то решил от нее избавиться и, по обычаю бар того времени, выдал свою любовницу замуж в Петербурге. То есть поступил в точности так же, как и с Авдотьей в 1842 году, – выслал беременную в Москву, а потом выдал замуж. Перед замужеством вынуждена была Феоктиста младенца, которого, по-видимому, в честь отца назвала Иваном, поместить в воспитательный дом. В случае с Авдотьей вмешалась все-таки Варвара Петровна, она дочь Тургенева Пелагею забрала и приютила у себя. А за малолетнего Ивана душа болела только у Феоктисты. Узнала она, что сын пропал, и кинулась в отчаянии к Ивану Сергеевичу за помощью. Но этот несчастный сын был отцу совершенно неинтересен, и поэтому он так пренебрежительно отзывается в письме Маслову о Феоктисте и о ее «слабой голове». Что мать изо всех сил пытается разыскать своего сына – неудивительно, но поражает полное равнодушие отца к мальчику и его матери. Иван Сергеевич к тому же, судя по письму, считал себя «благодетелем» бедной Феоктисты?! Невольно вспоминается брат Ивана Сергеевича, Николай, который тоже влюбился в служанку и, несмотря на яростное сопротивление матери, женился на ней и всю жизнь верно и преданно ее любил.

* * *

Переписка с Виардо в 1851 году была достаточно редкой, по всей вероятности из-за ее отношений с Гуно. Но вот до Тургенева дошли слухи о женитьбе его соперника, о чем он с затаенной радостью написал Виардо 8 апреля 1852 года: «Кстати, правда ли, что Гуно женится – если это так, то передайте, что я от души желаю ему счастья. Кажется, я встречал у вас м-ль Циммерман».

Летом 1852 года Полина осторожно посвящает Тургенева в тот скандал, который разразился в Париже: ее свадебный подарок невеста Гуно отослала обратно и отказалась приглашать супругов Виардо на свое торжество. И все это в связи с «клеветой» о любовной связи мадам Виардо с Шарлем Гуно. Эти склоки не очень приятны деликатному Тургеневу, но он, как всегда, встает на сторону певицы: «Кое-что в вашем письме, однако, меня огорчило – вы знаете, о чем я говорю. Я испытывал настоящие дружеские чувства к Г., несмотря на некоторые черты его характера, которые не ускользнули от меня и которые я относил за счет его иезуитского воспитания… Но быть неблагодарным по отношению к вам! Действовать так, как он, это возмутительно – между нами всё кончено – я больше не хочу вспоминать о нем, сохраняя самый живой интерес к его таланту».

Полина Виардо отнюдь не пренебрегала Тургеневым, как полагают некоторые биографы, а, напротив, не отпускала и, несмотря на разлуку, умело удерживала. Переписка Тургенева с Виардо опять становится более оживленной, но все еще дружеской. Он в своих письмах уже не «лежит у ног возлюбленной» и не «целует ее руки и ноги», однако его письма становятся все теплее: «Дорогой и добрый друг, умоляю вас писать мне часто; наши письма всегда делали меня счастливым, а теперь они мне особенно необходимы; я сейчас прикован к деревне на неопределенное время и должен довольствоваться собственными средствами. Ни музыки, ни друзей; да что? нет даже соседей, чтобы скучать вместе!» И через несколько месяцев: «Чего мне особенно здесь не хватает, это – музыки. Вот уже шесть месяцев, как я совершенно лишен ее. Госпожа Тютчева, по-видимому, намерена ее забросить; вчера мне стоило невероятного труда усадить ее за фортепиано. Я просил ее сыграть финал «Дон-Жуана». Она хорошо разбирает ноты и очень музыкальна; но она любит забираться в свою раковину, особенно после смерти дочери».

Дела по имениям писателя в это время вел его петербургский приятель Н. Тютчев, поселившийся со своей семьей в Спасском по просьбе Тургенева. Благодаря