Кафка. Пишущий ради жизни - Рюдигер Сафрански

ее лучшая подруга, как она утверждает, не пропускает ни одного доклада Макса Брода.

Эта «крохотная» молодая женщина все-таки явно не просто «мошка», снующая в «свете лампы». Это все, что до поры до времени будет знать об этой завертевшейся истории Макс Брод. Позднее, в сентябре того же года, когда Кафка посвятил Макса Брода в планы жениться, Брод узнал от одной из своих подруг, что о Юлии ходили грязные слухи. Он делает запись в дневнике: «Все шлюхи <…>. Как ему сказать?» Впрочем, он все-таки сообщил об этом другу. И вновь к делу подключили справочное бюро. Кафка, конечно, не дал себя обмануть, он-то знал Юлию лучше.

Письмо Катарине Неттель было написано 24 ноября 1919 года, то есть в то время, когда свадьба уже была отменена. Этим обстоятельным письмом Кафка хотел объяснить, почему он, несмотря ни на что, хочет удержать Юлию. Письмо повествует об «удивительном» начале этой истории: «Мы несколько дней смеялись не переставая: при встрече, за едой, во время прогулок, сидя друг напротив друга. В целом смех этот был не то чтобы приятным – он был каким-то беспричинным, мучительным и постыдным. Из-за него мы стали держаться друг от друга подальше, перестали принимать пищу вместе, стали реже видеться. Я думаю, это соответствовало и другому нашему намерению»[289]. Но он понимает, что нужно быть осторожным, потому что от прошлой истории у него осталась «незажившая рана», которая по-прежнему болела при касании. И хотя он сразу же почувствовал, что его тянет к ней, он поначалу сохранял дистанцию.

Конечно, долго так продолжаться не могло – между двумя людьми, которые настолько хорошо подходят друг другу, как мы двое, когда каждого неодолимо влечет к другому и как раз независимо от всякого счастья и страдания: просто сама неодолимость как счастье и как страдание. К этому следует добавить и прямо-таки заколдованный дом, в котором мы были практически одни, а из-за того, что снаружи стояла зима, мы к тому же были в нем заперты[290].

Кроме того, рассказывает Кафка далее, он признался Юлии в том, что для него брак и дети – «высшие ценности, к которым только можно стремиться на земле»[291], однако, как показывают две разорванные помолвки, он для того недостаточно силен. Поэтому сначала они друг с другом «попрощались»[292].

Юлия покинула пансион «Штюдль» в начале марта. Они еще не успели перейти на «ты» и не договорились о встрече в Праге; кроме того, Юлия ясно дала понять, что для нее тоже о браке речи не шло. В понимании Кафки «ее стремление к славе, светской жизни и наслаждению» исключало брачную жизнь[293].

Они расстались так, словно больше никогда не увидятся. Однако сложилось иначе. Три недели спустя Кафка возвращается в Прагу и пишет: «Мы прилетели друг к другу так, словно за нами шла погоня. Иначе поступить не мог ни я, ни она»[294].

Держаться друг от друга на расстоянии они не в силах, говорит Кафка. Им обоим нравится бродить по лесам и городским окраинам, купаться в реке, читать друг другу вслух где-нибудь под открытым небом и заходить в деревенские гостиницы. Они стараются гулять там, где не встретятся друзья и знакомые. Но ни он, ни она не пытаются придать отношениям внешне обязывающую форму. Именно у Кафки снова проснулось стремление к «чистоте». «Я не мог удовлетвориться такой жизнью, по крайней мере в тот момент; хороша она была только наполовину <…>, относительно мирное счастье тогдашнего положения казалось мне с моей стремящейся к браку натурой неоправданным, и я считал, что брак сможет оправдать его по крайней мере задним числом»[295].

Вновь тот же конфликт, что и в случае с Фелицией: противоречие между «стремящейся к браку натурой» и внутренним человеком, «глубоко затерянным среди опасностей литературы»[296]. Внутри него писатель вступил в борьбу с женихом. Но жених взял верх, и поэтому в начале октября 1919 года Кафка объявляет о помолвке вопреки ожесточенному сопротивлению отца, для которого бракосочетание с еврейкой из низших слоев было кошмаром. Кафка не обращает на это внимания.

Жених и невеста на удивление быстро находят жилье. Однако незадолго до заселения приходит новость, что вопреки договоренности жилье будет сдано другим людям. Кафка воспринимает это как божественный вердикт: «Срок, который был дан мне на этот раз, истек, а до сей поры доносившееся издалека предостережение теперь грохотало днем и ночью прямо над ухом»[297].

В этот момент писатель потеснил жениха. Помолвка разорвана.

Впрочем, в отличие от Фелиции, которая после второго разрыва практически полностью исчезла из его внутренней жизни, Кафка поначалу крепко держался за Юлию, будучи убежден, что и ей «будет достаточно верности и любви <…> даже без брака или того, что им зовется»[298]. Если бы перед Юлией возникла перспектива замужества с «хорошим человеком», от которого она «согласна родить детей и вести чистую и пристойную жизнь»[299], тогда он был бы готов разлучиться с ней. В этом месте Кафка прямо говорит ее сестре: «Позвольте нам быть вместе и чувствовать нашу принадлежность друг другу, несмотря на все мои недостатки»[300]. Нам неизвестно, как отреагировала сестра. Биограф Кафки Штах (Stach) высказывает предположение, что она отговаривала его от продолжения отношений. Как бы то ни было, Кафка поддерживал связь с Юлией вплоть до 1920 года, когда началась любовная история с Миленой.

В письме, адресованном сестре Юлии, не упоминается о том, что отец настроен против женитьбы. В действительности же поведение отца так сильно его задело, что в начале ноября 1919 года он вновь уехал в Шелезен, где решил объясниться с родителем на бумаге – в «Письме к отцу», рукописный текст которого насчитывает около сотни страниц.

Всего за несколько дней – с 10 по 19 ноября 1919 года – в приступе самой настоящей писательской лихорадки он создает текст, в котором сводит с ним счеты, подвергает себя анализу и описывает драму отношений между отцом и сыном.

«Вряд ли Ты когда-нибудь глубже унижал меня словами, и никогда столь отчетливо Ты не показывал мне своего презрения» – так Кафка характеризует реакцию отца на его планы жениться. Он напоминает, какими оскорбительными словами отец отзывался о Юлии:

Она, наверное, надела какую-нибудь модную кофточку, как это умеют пражские еврейки, и ты, конечно, сразу же решил на ней жениться. И жениться как можно скорее, через неделю, завтра, сегодня. Я тебя не