Вечный ковер жизни. Семейная хроника - Дмитрий Адамович Олсуфьев

был и с дворянами земцами соседней Тверской губернии, где бывал нередким гостем у моего двоюродного брата губернского предводителя М.В. Всеволожского. Тверское земство слишком известно было своим не только прогрессивным, но и оппозиционным радикальным потому времени направлением, чего отнюдь не замечалось в Московском земстве.

Адрес Тверского земства при воцарении Государя Николая Александровича, как известно, дал повод к отповеди о «бессмысленных мечтаниях»[151]. Так что говорить о народолюбии тверских помещиков не приходится. С большей или меньшей степени во всех земствах дворяне представляли прогрессивный элемент, но в особенности это замечалось в губерниях центральных и северных, то есть в губерниях нечерноземных. В начале 90-х годов мне случилось провести дней десять в гостях у одного помещика степного уезда Воронежской губернии. Приехал я к нему с определенной целью принять участие в борзой охоте, которой славилась так называемая графская степь (по имениям графов Орловых, екатерининских) одного из южных уездов Воронежской губернии. Эти десять дней я провел в обществе помещиков-борзятников, съезжавшихся на совместную охоту в «отъезжие поля».

Должен сказать, что я был поражен грубостью нравов и старокрепостническим духом тамошних помещиков. Помню, что по молодости лет мне просто иногда жутко становилось среди их компании, так мало походившей к моим воззрениям и к моим прежним знакомствам среди дворян. По большей части это были зубры-крепостники в полном смысле слова, беспрерывно воздыхавшим по прежнему привольному крепостному быту. Их любимою настольной книгою были «Записки мелкотравчатого охотника» с описанием знаменитых борзых охот в прежние крепостные времена. Охота, кутежи, праздность, казалось, — вот что было идеалом помещичьей жизни, о котором они мечтали. Надо сказать, что и народ в черноземных юго-восточных губерниях был гораздо более отсталый, чем в губерниях северных, «пристоличных».

Сравнивая с экономической точки зрения северные промышленные губернии с южными черноземными, следует отметить следующее их различие. В северных губерниях, например в нашем Дмитровском уезде, почти ни один помещик не жил на доход с земель Дмитровского уезда. В Московской губернии были их biens de résidence [жилое добро], но отнюдь не biens de revenue [доходное добро]. Отчасти то же надо сказать и про крестьян северных губерний: они все жили и землею, и отхожими промыслами в городах, в Москве, в Петербурге, на фабриках. Поэтому так называемый аграрный вопрос в северных губерниях почти не существовал. Напротив того, помещики, живя в имениях по большей части в летние месяцы, как дачники, доставляли, несомненно, доход крестьянам от своего летнего пребывания.

Крестьяне наших деревень Московской губернии почти все в разные времена перебывали у нас в качестве служащих дворовых. Частые поездки крестьян в Москву, привычка их к господскому быту, грамотность, чтение делали их гражданское развитие несравненно выше крестьян отдаленных черноземных губерний. Помещики черноземной полосы, в особенности средней руки, в силу экономических условий должны были защищать свои классовые денежные интересы. Напротив, помещики центральной полосы, не зависящие в своих экономических условиях от земли или вообще крупные владельцы из аристократии, хотя бы и южных губерний, редко руководились в земской деятельности своими экономическими выгодами, и всегда стояли, например, за повышение земского обложения, хотя конечно, главные затраты земства шли на нужды крестьян. Этот слой помещиков добивался в своей общественной деятельности не денежных выгод, но удовлетворения своего гражданского честолюбия.

Бедные ищут денег; богатые ищут власти и положения. Вот почему богачи-аристократы и в черноземных губерниях бывали по большей части прогрессивные элементы земства, а помещики небогатые, или средней руки, часто представляли элемент консервативный.

В доказательство культурности и мягкости нравов крестьян Московской губернии можно привести тот глубоко-знаменательный факт, что за всё время наших обеих революций и первой малой 1905-го и 6-го годов и нынешней большевицкой, никаких погромов и грабежей помещичьих усадеб в Московской губернии со стороны крестьян не было.

Все эти факты, мне думается, не лишены показательности для будущего. По моему мнению, дворяне, бывшие землевладельцы, по восстановлении законной власти в России, должны добиваться восстановления своих усадеб-гнезд, без коих невозможно их культурное влияние на народную жизнь. Но, конечно, землевладения в прежних размерах им никогда не вернуть. Да этого и не надо, даже с точки зрения восстановления культурно-политического влияния дворянства на дела государственные. Дворяне, лишенные по закону всяких привилегий, должны искать заработков на государственной службе, в свободных профессиях, в промышленности и торговле. Американизация наших детей в этом смысле неизбежна, но, получая заработки, т. е. в отхожих промыслах, дворяне должны стремиться не порывать своей исторической связи с землею и крестьянством, восстановлением своих усадеб-дач наподобие прежних помещиков-дачников центральных и северных губерний.

В качестве таковых, я убежден, они будут радостно приняты и крестьянством, ибо даже прямая материальная выгода от них будет очевидна и для народа. Народ, я уверен, после опыта с отобранием помещичьих земель, наконец, поймет, что вековую его мечту о прежнем, так сказать доисторическом земельном просторе, надо, наконец, выкинуть из головы как архаическую утопию.

<Дмитрий Менделеев>

Говоря о соседях своих, скажу несколько слов о Д.И. Менделееве. Знакомство мое с ним было краткое: но оно оказало некоторое влияние на мою жизненную карьеру. Оно укрепило мой уклон к «практической» деятельности, мой вкус к промышленным начинаниям, из которых первое, весьма неудачное, было устройство маслобойки в смоленском имении, о чем, может быть, скажу после в хронологическом порядке, так как хозяйственная моя деятельность началась в 1888–1889 годах.

Менделеев был замечательная и очень оригинальная личность. Его наружность известна. И наружность и манеры и голос тоже своеобразны: широкий крепыш, среднего роста, с огромной головой с широким лбом, с окладистой бородой, с длинными пышными до плеч волосами, как у некоторых духовных лиц. Голос — грубый бас, манеры — угловатые до грубости. Его внешняя грубость, может быть, помешала ему сделать государственную карьеру, к которой, мне кажется, он стремился, так как был очень честолюбив. Он даже не был членом Государственного Совета.

Менделеев был горячий русский патриот, с правым правительственным уклоном, фанатик промышленного, антиземледельческого развития России. «Не одним хлебом жив будет человек» — применял он эти евангельские слова к экономической политике России. Он был определенно Виттевской школы или, вернее, сам Витте был Менделеевской школы.

Мои инстинкты к практической деятельности нашли себе поддержку в речах, которые я слышал от Менделеева, и его влияние на меня укрепило мою оппозицию матери, мечта которой состояла в том, чтобы из сыновей своих сделать кабинетных ученых, стоящих вне русской, царской политики, которую она презирала.

Менделеев был не полуученый, как многие профессора, а настоящий ученый, русский доктор Фауст (не Вагнер, эта тупая