Карнавал Безумия. Хроники саморазрушения в стиле панк - Миша Бастер

тоже начались проблемы с окружающей действительностью, поехал домой в Хабаровск. Тут надо пояснить, что все мои перемещения отличались от банального бомжевания тем, что я постоянно давал квартирники и перемещался в рамках хипповской системы вписок, поэтому это было не просто шатание, а почти что рейд по тылам противника. Кстати, доехать без приключений не удалось:, мы по пути попали на открытие Новосибирского рок-клуба. Там выступали «ПУТТИ», Янка Дягилева и Леша Уксус, наряженный в китель, всех очень сильно забавлявший. И вот там меня приняли, 11 декабря. Совершенно дико: мороз, я в шубе захожу в кабак, стою, вдруг налетают двое, хватают меня и надевают наручники. Прямо американский боевик какой-то. Дальше меня везут в Симферополь, где кладут в судебную экспертизу. Выясняют, нуждаюсь ли я в психлечении. Мне удалось снять диагноз: у меня ведь диагноз 4б стоял. Если бы не удалось снять – всё, положили бы на вечную койку. Так вот, в Симферополе меня помещают в судебную экспертизу. Судебная экспертиза в Симферополе – это улица Розы Люксембург, дом, к сожалению, не помню… Самое интересное – что там происходило. Там в отделении был один фельдшер, – Данилыч его звали. Мне лично он подсунул галоперидол в чай. Садист был, издевался над всеми, кто попал…Из-за него случился скандал с побоями и собаками, но это ускорило процесс, и меня оттуда выкинули, перевели на освидетельствование в Киев, а там комиссовали как вполне здорового человека. Я для себя назвал все происходящее «Дело № 666 – угон космического корабля». Начались допросы и провокации. В Симферополе к тому времени уже сложился коллектив «Второй эшелон», а до этого группы не было совсем, были какие-то постоянные джемы с разными людьми. Допросили всю местную неформальную тусовку, естественно, безрезультатно; к отчиму приходили «афганцы», угрожали, что оставят меня не ходячим инвалидом. И это всё – при подписке о невыезде. Дело в итоге закрыли в апреле из-за отсутствия состава преступления. И я, конечно, не усидел на месте, сорвался в Питер. А там, по наводке Коли Мюнхена, я поехал куролесить в Тюмень, а в конце 1988 года доехал до Владивостока. Коля, вытаращив глаза, сказал, что в Питер приехали безумные буряты писать о панках. Это была Салаватова – председатель Тюменского рок-клуба, которую я как раз вписал к Книзелю, а потом поехал формировать второй эшелон рока в Сибири. Ехал я с очаровательной агентшей гос. структур. Я ее называл Гелла, на самом деле она звалась Оксаной Быковец и неплохо смотрелась в милицейской форме. Тюменская рок-общественность меня просто удивила своей открытостью и честностью (чего уже не было в Питере), и я искренне горел. У них не было какого-то тусовочного места. Но на каждой квартире, куда я попадал, везде были люди, и это поражало. Сибирский народ был более цельным и более сплоченным. Тогда уже поперла тема с саморезами, когда я на выступлениях заливал сцену кровищей.

Где на капле крови вырастает цветок…

Хиппушки и интеллигенты падали в обморок.

А более взрослые и профессиональные исполнители тем временем прицеливались к карману широких масс, окунувшихся в это рок-н-ролльное брожение – опять же, указанием сверху. Может, оно и к лучшему, поскольку все эти гастрольные туры нашего «русского рока» освободили место для экспериментальных коллективов и независимых организаторов мелких концертов. На несколько лет. Помню, как раз тогда появились очень интересные проекты, такие как «Внезапный Сыч» Малина или «Юго-запад»…

М. Б.: Угу, ты называешь такие имена, которые и бывалым очевидцам вспомнить-то не так уж просто. А вот группу «Калий» пом-нишь?

Н. Р.: Бог ты мой! Ну надо же… достаточно неожиданное вскрытие и всплытие из глубин небытия и памяти.

М. Б.: Период открытия по всей стране рок-клубов вообще знаменателен единовременным всплытием порядка двух сотен самодеятельных коллективов. Часть из которых имела какой-то музыкальный багаж полуподполья, как, например, в Киеве и Харькове, где таких групп было что-то около тридцати. Но широкой общественности стало известно менее десятка. Многие хотели, но не многие смогли, а кого-то просто подкосила вся эта свистопляска вокруг хозрасчет-рока.

А сколько студентов влилось в неформальные течения, которые на этот момент носили брутальный стритовый характер несоглашенцев! Тот же ныне покойный Дохлый (И. Летов), пытавшийся вписаться в эти концертные схемы, но попавший туда на рубеже 90-х на панковском флёре. Тогда и в Москве появилась целая плеяда не таких уж бесталанных полустуденческих коллективов, которые пустились в это рок-н-ролльное приключение. Те же «Пого», «Ногу свело», «Наив»…

Н. Р.: А в Тюмени и других городах Зауралья все эти схемы были в зачаточном состоянии, но волна докатилась и туда. Люди записывались на квартирах и выкладывались по полной на небольших концертах и квартирниках. Я тогда зачитывал своими словами окружающую действительность:

Диктатура диктует диктатору.

Долой демократию!

Да здравствует!

Дребезжат демонстранты…

На квартирниках не было этого барьера сцены между артистом и зрителем, все были вместе и заряжались друг от друга. Это то ощущение, которое не сильно знакомо новым исполнителям и тем самым рок-эстрадным певцам, которые очень быстро об этом состоянии забыли. Хотя, кто знает, – может, еще тогда, закатывая глаза, они представляли себя на сцене в Кремлевском дворце съездов. Тогда, да и сейчас, мотив «всё по-честному» лежал в основе взаимоотношений, поэтому не удержусь… Скажу, что все эти наши рок-идолы перестройки – нарциссирующие мутанты, которые кроме себя и аплодисментов ничего не видят. Бог им судья за весь этот неискренний пустопорожний бред на сцене, за все эти закулисные поливания друг друга и свойства, мягко говоря, не украшающие даже обыкновенных жлобов.

Радикалы и экспериментаторы вели себя иначе. Истерики на грани исступления, вместо пафосного кривляния – нечеловеческий драйв. Не менее образные, но искренние, простые стихи вместо лукавого умствования: то, за что тусовка, многие из которой тоже могли оказаться на сцене, их ценила. Причем достаточно было одной неискренней засветки, и тусовка просто вставала и выходила из зала. А нарциссы такой ситуации не выносили. Публика всегда решала всё, причем вне зависимости от количества. Тут, кстати, уместно было бы просто процитировать Юру Наумова, к которому разные люди по-разному относятся… Но если говорить о песнях, то для меня это был один из флагманов этого направления:

В свете столиц, вдоль растерянных улиц,

Перемещаясь растрепанным войском,

Мое поколение впервые столкнулось

С тем, что стальная стена растекается воском.

Вчерашний палач, будто праведный друг,

Призвал всех идти на кровавую битву,

И я поначалу